Любовь против нелюбви
Шрифт:
А на голове – волосы. Не привычная с юности короткая стрижка, потому что – зачем ещё возиться с этой ерундой – мыть, ухаживать, красить, – а вот прямо волосы. Длинные, волнистые, спутанные – и невероятно рыжие. Катерина Петровна и не думала, что такие вообще бывают, не на картинках, а в жизни.
Сон ей снится, что ли? Но вроде ведь она умерла, спать не спала и снов никаких не видела. А это что такое? Забавный такой сон. Отродясь ей не снилось, что она снова молодая, да ещё и что волосы отросли. Бабушка Прасковья всегда говорила, что видеть во сне, что у тебя выросли
Попробовала подняться, но голову повело – вот прямо как в жизни и вело, закружилась, и в глазах потемнело, пришлось лечь обратно, осторожненько, чтобы ничего не повредить. Кровать громко заскрипела, где-то вне видимости раздалось какое-то шевеление – и напугало Катерину Петровну до чёртиков. Кто тут вообще есть?
Шаги и незнакомый голос, что-то шепчущий. Глаза всё равно что сами закрылись, и сознание кануло в темноту.
Следующее пробуждение было похоже на первое. Опять тот же потолок, то же мутное окошко.
– Полежи, не вскакивай. Когда ещё потом доведётся, – услышала она женский голос.
Обернулась на звук – и увидела. Возле постели сидела женщина – седая и сморщенная. Одета как-то странно – чепец на седых волосах, блузка белая под горло, с какой-то вышивкой, жилетик со шнуровкой на груди да юбка, то и другое – тёмное какое-то, серо-коричневое, грубое, шерстяное. А глаза – синие-синие, Катерина и не видела никогда, что такие бывают. Наталья одно время баловалась – покупала себе цветные линзы, вот разве что это и есть линзы? Или во сне глаза могут быть вообще какие угодно?
– Кто… вы? – прохрипела Катерина.
– Мэгвин. Но я вижу, что ты не в порядке, так что – спи пока. Позже поговорим.
Странная женщина коснулась кончиками пальцев лба Катерины, и у той глаза всё равно что сами закрылись.
И это уже был нормальный сон, совершенно без каких-либо сновидений.
6. Странная реальность
В своё третье пробуждение Катерина Петровна убедилась, что проклятый сон никуда не делся. Не помогло ничего из того, что должно было – ни сказанное «куда ночь, туда и сон», ни неумело сотворённое крестное знамение (никогда не была крещена, и даже на старости лет не сподобилась, но слышала, что в особых случаях всё равно помогает), ни тихонечко сказанные нехорошие слова.
По-прежнему вокруг возвышались непонятные каменные стены, свет проникал через грязное окно, а у неё было худое лёгкое тело и очень длинные рыжие волосы. Одето это тело было в ночную рубашку – самую простую, без рисунка, до пят, у горла и на манжетах – верёвочки завязаны. Она посмотрела – ну да, из ниток плетёные верёвочки, даже не шнурки и не ленты атласные. Странно всё же.
Катерина Петровна ощупала лицо – ну вроде человечье, и на том спасибо. Два глаза, нос, рот. Уши проколоты – дома она этим баловством не увлекалась и детям не позволяла. Наталья уже сама проколола, когда в последнем классе школы училась, а Валере Катерина Петровна не позволила – что за бред, только ещё не хватало! Хорошо хоть Володя этими глупостями не страдал, в неё уродился.
Она села на постели. Льняные простыни, шерстяное одеяло. Тёплое одеяло, хорошее, без него она бы уже от холода концы отдала.
Никакой печи в комнате не было. У окна грубо сколоченный стол, на нём – деревянное блюдо с яблоками. Яблоки лежали одно к одному – красные, красивые – Катерине Петровне так и захотелось взять то, что поближе, и откусить, но – вдруг немытые? И ходить по непонятно чем накрытому полу босиком тоже не хотелось – холодно.
Скрипнула дверь, открылась, запустила с улицы клуб морозного воздуха и ту старуху, которая в прошлое пробуждение Катерины сказала, что зовут её странным именем Мэгвин. А поскольку таких имён не бывает, то…
– О, поднялась. Вот и хорошо, – кивнула старуха, да как-то по-доброму.
Вроде и не улыбалась, и никаких слов особых не говорила – но Катерина поняла, что та ей не враг.
– Что происходит? – спросила Катерина. – Где я? Что это?
Она оглядела странное жилище.
– И где мой дом и мои дети?
– Твой дом и твои дети остались там, где и должны быть, – старуха взяла ковшик, набрала воды в деревянной бочке, поставила на стол.
Поискала в углу и нашла какие-то кожаные тапки с мехом внутри, дала Катерине. Надевай, мол. Той не нужно было повторять дважды, она надела.
Дальше происходило умывание – самым примитивным образом. Из угла Мэгвин достала деревянное ведро, и над тем ведром полила Катерине на руки. Вода, на удивление, была не ледяная, как следовало ожидать, а вполне комфортной температуры.
– А зубы чистить? – нахмурилась Катерина.
Дома у неё давно уже были протезы – не самые расфуфыренные, но качественные, хорошие. Здесь же вроде во рту нашлись нормальные зубы.
– А зубы чистить дома будешь, как вернёшься, – усмехнулась хозяйка. – Я так обхожусь, но я – не ты.
Зубов во рту у старухи сколько-то было – но и дыры зияли тоже.
Далее нужно было решить ещё с одной первейшей надобностью, но тут оказалось – как на даче в старые времена, пока Володя тёплый туалет к дому не пристроил. То же самое отхожее ведро – на все случаи жизни. Его содержимое хозяйка просто выплеснула за порог. Тьфу, как там ходить-то потом!
Мэгвин дала Катерине плащ – толстый, как хорошее зимнее пальто, и с меховым воротником, и капюшон тоже был.
– Надень пока, потом принесут твою одежду.
– Какую мою одежду и откуда принесут? Ту блузку дурацкую с рюшами, в которой меня Анна в гроб положить додумалась?
– Не знаю ничего ни о рюшах, ни об Анне – кто это? Дочка твоя? Одежду носила покойница Кэт, чьё место ты сейчас заняла. Одежда хорошая, тёплая и по здешним меркам богатая.
Старуха так глянула на Катерину, что та безропотно забралась обратно на кровать. А сама тем временем достала глиняную чашку, налила в неё воды, травы какой-то насыпала, протянула гостье.
– Пей, это хорошо восстанавливает силы.