Любовь против правил
Шрифт:
Милли, его главная опора, его утешение, его желанная подруга на брачном ложе.
Отсутствие отклика с его стороны вело к пустоте, отлучкам, пустому креслу за ужином, которого все старались не замечать.
Изабелл отломила кусочек пирожного.
— Итак… чем вы занимались, пока меня не было?
Менее щекотливый вопрос, но ненамного. «Спал со своей женой. Которую оставил».
— Был занят делами.
— Ну же, расскажите мне больше. Я хочу знать, как вы проводили дни.
— Вам будет скучно слушать.
— Вовсе нет.
— Ну что ж, вчера я просматривал некоторые рекламные материалы
Ну почему из всего, о чем он мог рассказать, его угораздило упомянуть именно об этом? Почему он не мог забыть быстрый поцелуй Милли в щеку? Какой счастливой она казалась, когда они находились рядом.
Изабелл взглянула на него с легким удивлением.
— Разве у вас нет наемных служащих для этой работы? Вам нет нужды пачкать руки.
Фиц отлично понимал ее реакцию. Активно заниматься бизнесом считалось у аристократов дурным тоном. Но он не смог полностью подавить возникшее раздражение.
— Я не работаю непосредственно на фабриках.
— Но рекламирование товаров, — она поморщилась, — это так вульгарно.
— Я так не считаю. Реклама значительно увеличивает прибыли.
— Прибыли — это тоже нечто недостойное. О них только и думают торговцы и лавочники.
Фиц понимал, что излишняя озабоченность богатством и его преумножением огрубляет душу. Именно по этой причине власть в этой стране всегда принадлежала землевладельцам. Уже очень давно они выдвинули убедительный довод, что джентльмены, которым нет необходимости засорять свои мысли происхождением собственных денег, больше подходят для таких возвышенных занятий, как правосудие и управление.
Но он никогда не считал бизнес чем-то вульгарным, когда обсуждал дела с Милли. Он находил предпринимательство похожим на точный часовой механизм. К тому же значительный процент их прибылей уходил на поддержку школ, парков и больниц. Он давно бы стал гораздо более состоятельным человеком, если бы был заинтересован пополнением только собственного кармана.
— Значит, я должен признать, что сам сделался вульгарным.
Изабелл возбужденно повернула голову сначала в одну сторону, затем в другую.
— Так не будьте таким. Кто же вас заставляет?
— Я не могу делать вид, будто моей земли хватает на мое содержание. Мои дома, мои званые обеды, эта рубашка на мне — все, что я имею, получено только благодаря прибылям от производства консервированных продуктов.
Изабелл это заметно расстроило.
— Разве так уж необходимо упоминать о консервированных продуктах в нашем разговоре? Это не благородно. Не ожидала от вас.
Фиц не мог ее винить. Когда-то он и сам придерживался точно таких же взглядов. Аристократы непримиримо относились к тем, кто сделал себе состояние в промышленности и торговле. А «Крессуэлл и Грейвз» долгое время была лишь заурядной компанией. В студенческие годы Фиц поглотил немало консервированных цыплят на полдник, да и напитки в бутылках пользовались большим спросом у молодежи. Но нельзя было отрицать, что подавляющая часть консервированных продуктов потребляется в основном теми, кто не может себе позволить покупку свежих овощей и фруктов или парного мяса. То есть людьми бедными, главным образом из рабочих.
И следовательно, неблагородными. Но ведь и им надо как-то поддерживать свое
— Я контролирую управление фирмой от имени моей жены, — сказал Фиц. — По своему собственному выбору. И мне это занятие нравится, включая рекламу.
— Это так непохоже на вас. — Глаза ее умоляли его изменить свое мнение. — Я не могу себе представить, чтобы вы прежний стали бы заниматься чем-то подобным. Это не пристало джентльмену.
Может, и не пристало, но очень увлекательно и требует постоянного напряжения ума. От поиска и выбора ингредиентов до процесса переработки и распределения средств необходимо было рассмотреть сотни различных вариантов, принять тысячи решений, многие из которых Фиц возлагал на своих помощников, но за которые в конечном итоге отвечал сам.
— Теперь это моя жизнь. Что ж поделаешь.
Ее кресло скрипнуло и закачалось, когда она стремительно вскочила. Ее порыв отбросил ее к окну, где ей не осталось ничего другого, как остановиться и повернуться кругом.
— Я не могу представить свою жизнь с мужчиной, который занимается производством консервированных сардин.
Более ловкий, более изворотливый человек воспользовался бы случаем, пожелал ей удачи и распрощался.
Но Фиц не был таким человеком. Ее вспышка объяснялась издавна присущей ей горячностью, но в основном опасениями и тревогой. Как он мог покинуть ее в такой момент?
Он встал, подошел к окну и обнял ее за плечи.
— Что случилось, Изабелл? Вы ведь и раньше знали, чем я занимаюсь. Неужели все дело в сардинах?
Она уткнулась лицом ему в рукав, но это был жест не столько близости, сколько разочарования.
— Вы сильно изменились, Фиц.
— Прошло восемь лет. Мы все изменились. Это неизбежно.
— Я не изменилась.
Внезапная догадка осенила его, как вспышка молнии.
— Я вижу, как вы старались оставаться прежней. Но нет, не обманывайте себя. И вас не миновала чаша сия. Когда-то вы стремились к новым горизонтам, к чему-то новому. Теперь все ваши желания сводятся к тому, чтобы жить по старинке, без взлетов и открытий.
Изабелл вздрогнула, словно он вручил ей голый электрический провод под током.
— Неужели это действительно так? — спросила она больше саму себя. — Вы думаете, что это неправильно? Я ведь чувствую, что вы не хотели бы вернуться к тому, что могло произойти когда-то.
— Нельзя повернуть время вспять, Изабелл. Вам не удастся возродить прошлое, которого к тому же никогда не было. Все мы должны двигаться вперед. Таков закон жизни.
Она вцепилась в лацканы его сюртука. Голос ее звучал приглушенно.
— Будущее пугает меня. Все лучшие годы моей жизни уже позади. Теперь я только вдова с двумя детьми и не представляю, что мне дальше делать.
— Вы не должны так думать, — сказал он, приподняв ее лицо. — Вся ваша жизнь по-прежнему еще впереди. Не надо отчаиваться.
— Но я думаю именно так. Я думаю так уже давно. — Она коснулась его щеки рукой, холодной, как сам страх. — Не оставляйте меня одну, Фиц. Не оставляйте меня.
Венеция так и сияла. А если бы Милли сейчас посмотрелась в зеркало, она увидела бы лицо, свет радости из которого совсем ушел, не считая разве что одной или двух случайных искорок.