Любовь шевалье
Шрифт:
— Так-так, — пробурчал ветеран, — теперь ясно, чем вызвано распоряжение Его Величества запереть все городские ворота.
И Пардальян зашагал во дворец Монморанси.
Тем вечером маршал де Данвиль получил отчеты от караульных, охранявших все парижские заставы. В каждом рапорте было написано: «Ничего нового» или «Герцог де Монморанси не делал попыток выбраться из города», либо же «Известные вам особы не появлялись». Только от Сент-Антуанских ворот не принесли никакого сообщения.
Таким образом маршал де Монморанси, Лоиза, Жанна де Пьенн и оба Пардальяна были заключены в стенах Парижа. Данвиль, мечтавший свергнуть Карла IX, пользовался тем не менее полным доверием государя и бесстыдно злоупотреблял этим. Ведь в Лувре Данвиля считали опорой королевского трона, а Екатерина Медичи видела в нем одного из самых надежных защитников истинной веры. Потому сейчас ему и поручили в течение трех месяцев наблюдать за всеми заставами города. Анри с легкостью доказал Карлу IX, что в такое неспокойное время, как теперь, необходимо знать, что за люди прибывают в Париж и отбывают из него.
Итак, Анри де Монморанси фактически исполнял обязанности военного губернатора Парижа. Он должен был занимать этот пост вплоть до окончания празднеств, связанных с бракосочетанием Генриха Наваррского и Маргариты Французской, до того самого дня, когда армия, а с ней и все гугеноты, выступит в поход и двинется в Нидерланды. Данвиль обрел огромную власть, став своего рода комендантом тюрьмы, в которую превратился весь Париж.
Во дворце Монморанси все было по-прежнему. Наши герои пришли к выводу, что нужно затаиться в особняке герцога и не пытаться пробиваться через городские заставы. Ведь должны же парижские ворота когда-то распахнуться! Вот тогда семья маршала и Пардальяны без лишнего шума уедут в провинцию.
Так пролетело полмесяца. Жан и его отец ежедневно бродили по столице в поисках свежих известий. При этом, выскальзывая из дворца и пробираясь обратно, Пардальяны старались никому не попадаться на глаза. Но вот как-то вечером, вернувшись в особняк в одиночестве, ветеран наткнулся в прихожей на своего старого знакомца: это был Жилло, милейший племянник господина Жиля, управляющего маршала де Данвиля.
— Ты что тут делаешь? — разъярился Пардальян.
— О, господин офицер, мне надо… я сейчас вам все объясню…
— Шпионишь? Подглядываешь и подслушиваешь, гаденыш?
— Да позвольте же сказать! — заскулил Жилло.
— И знать ничего не хочу! Я всех предупреждал: увижу тебя еще раз — уши отчекрыжу!
Тут Жилло гордо вскинул голову и голосом обиженного праведника проговорил:
— Не думаю, что вам удастся исполнить свою угрозу!
Жилло стянул шапку, которая закрывала его круглую башку до самых бровей, и изумленный Пардальян обнаружил, что оттопыренные уши парня исчезли!
— Вот так-то сударь! Нельзя отхватить то, что уже отхвачено…
— Это кто же постарался?
— Мой дядя — самолично! Когда он сообщил хозяину, что я раскрыл вам секрет монсеньора, испугавшись вашего обещания оборвать мне уши, маршал де Данвиль заявил дяде: «Отлично! Отсеките его проклятые уши своими руками!» И мой дядюшка (разве мог я вообразить, что он способен совершить подобное злодейство!) с радостью выполнил чудовищное распоряжение! Я лишился чувств, и меня вышвырнули на мостовую. Там меня и нашла одна добрая женщина; лишь благодаря ее заботам я еще жив и жажду теперь отплатить негодяям! Располагайте же мной, сударь!
«Ну и ну!» — крякнул про себя Пардальян-старший.
— Уверяю вас, сударь, — доказывал меж тем Жилло, — я принесу вам гораздо больше пользы, чем вы можете себе представить. Ей-Богу, вы не раскаетесь, а мне ведь многого и не надо…
— Так что же ты хочешь?
— Только одного: отомстить монсеньору де Данвилю и подлецу-дядюшке: один велел отхватить мне уши, а другой тут же это сделал.
«Разумеется, он — редкостный мерзавец, однако порыв у него благой. Возможно, парень и впрямь неплохо нам послужит», — решил Пардальян-старший и заявил:
— Ладно! Считай, что я тебя нанял!
В глазах Жилло вспыхнули огоньки злобной радости, но ветеран не обратил на это внимания — иначе он, конечно, почувствовал бы недоброе. А так он лишь поманил парня за собой и направился вглубь герцогского особняка.
Жилло поспешил за Пардальяном, процедив сквозь зубы:
— Не сомневаюсь, что дядя Жиль похвалил бы меня!
Глава 5
ГРОЗОВЫЕ РАСКАТЫ
Через три недели после торжественного въезда Карла IX в столицу было официально объявлено о помолвке Генриха Беарнского и Маргариты Французской, сестры короля. В честь этого события в Лувре дали бал — такой грандиозный, каких здесь не бывало со времен Франциска I и Генриха II, блистательные празднества которых вызывали всеобщее восхищение.
На балу гугенотские дамы танцевали с католическими вельможами. Гостям показали два великолепных балета. Наконец устроили маскарад… Марго появилась в костюме гамадриады [7] , очаровательном и весьма нескромном: тело принцессы прикрывали лишь гирлянды из листьев. Генрих Наваррский казался по уши влюбленным в свою невесту. Однако не будем забегать вперед… Этот удивительный прием во дворце имеет столь большое значение, дорогой читатель, что мы должны описать его самым подробным образом.
7
Гамадриада — лесное божество, что живет и умирает вместе с деревом.
Весь Лувр был ярко освещен, всюду царило веселье, раздавались громкие голоса и взрывы хохота, однако в парадных помещениях дворца, под сводами которых проходило пышное торжество, уже зрела трагедия.
На улицах и площадях, примыкавших к Лувру, теснился народ; стражники прилагали отчаянные усилия, чтобы сдержать напор толпы, которая волновалась и гудела под стенами залитого светом дворца.
Но людей привело сюда не одно лишь праздное любопытство. Вопреки королевскому приказу, который постоянно зачитывали на всех перекрестках, немало парижан было в кольчугах и с протазанами [8] в руках. Какие-то таинственные личности перебегали от одной группы к другой и, казалось, отдавали распоряжения. То там, то тут неожиданно возникало оживление и раздавались крики «Да здравствует месса!» или «Смерть еретикам-гугенотам!».
8
Протазан — копье с плоским и длинным металлическим наконечником, насаженным на длинное древко. В XVI веке — оружие ландскнехтов, в XVII в. — телохранителей при монархах.
Незаметно наступил вечер. Екатерина Медичи и король Карл IX, выскользнув из зала, полного разодетых придворных, расположились в одном из покоев Лувра, на балконе; прямо перед ними была левая набережная Сены.
Карл, как обычно в наряде черного цвета, казался еще более бледным, чем всегда. Он стоял, сжимая исхудавшими пальцами кованые перильца, и вглядывался в отсветы пламени, плясавшие над Парижем. Возле сына, чуть сзади, замерла Екатерина. Ее мрачная улыбка походила чем-то на таинственную усмешку сфинкса.