Любовь, смерть и роботы. Часть 1
Шрифт:
— Живей! — крикнул успевший высвободить меч отец.
В отчаянье я закусил губу. Как же мне стать охотником на демонов, если я так легко поддаюсь их чарам? Сняв крышку, я выплеснул содержимое горшка вслед удаляющейся фигуре, но от безумной мысли о том, что пачкать ее белое платье не стоит, рука дрогнула, и прицел оказался неверен. Лишь несколько капель собачьей мочи достигли цели…
Однако этого оказалось довольно. Хули-цзин взвыла, и от этого воя, очень похожего на собачий, только куда более яростного и дикого, волосы на затылке поднялись
Случилось так, что я обрызгал ее собачьей мочой в самый миг превращения и остановил его на полпути. Женские глаза, безволосая лисья морда, злобно подрагивающие острые уши… А руки сделались лапами с острыми когтями, немедля потянувшимися ко мне.
Демонесса больше не могла говорить, однако ее злобные мысли явственно читались и по глазам.
Мимо, подняв меч для смертельного удара, промчался отец. Хули-цзин развернулась, бросилась к запертым воротам, с разбегу врезалась в них и скрылась за створками, сорванными с петель.
Отец устремился в погоню, даже не взглянув на меня. Сгорая от стыда, я побежал за ним.
Хули-цзин была быстра на ногу. Казалось, ее серебристый хвост оставляет за собой тянущийся через поле мерцающий след. Но ее не до конца обращенное тело сохранило человеческую осанку, и бежать так быстро, как на четырех лапах, она не могла.
На наших глазах она свернула к заброшенному храму примерно в одном ли [3] от деревни и юркнула внутрь.
— Ступай, обойди храм сзади, — сказал отец, с трудом переводя дух. — Я войду с парадного входа. Если попробует сбежать через черный, ты знаешь, что делать.
3
Китайская единица измерения расстояния; в древности — от 300 до 360 шагов, современное стандартизированное метрическое значение — 500 м.
Сзади храм сплошь зарос густой, высокой травой, половина стены обвалилась. Свернув за угол, я увидел что-то белое, мелькнувшее среди обломков.
Полный решимости оправдаться перед отцом, я подавил страх и без колебаний побежал следом. Несколько быстрых поворотов, и добыча загнана в одну из монашеских келий.
Я уже было собрался окатить ее остатками собачьей мочи, но вдруг сообразил, что этот зверек намного меньше, чем хули-цзин, за которой мы гнались. То была маленькая белая лисичка, судя по размерам — щенок. Поставив горшок на пол, я прыгнул на нее и прижал животом к полу.
Лисичка забилась подо мной. Для такого маленького зверька она оказалась на удивление сильной. Я с трудом мог удержать ее. Во время борьбы лисий мех под пальцами вдруг сделался гладким, как кожа, туловище лисички стало длиннее и шире — так, что пришлось прижимать ее к полу всем телом…
Миг — и я осознал, что крепко сжимаю в объятиях обнаженное тело девочки примерно моих лет.
Я вскрикнул и вскочил на ноги. Девочка медленно поднялась, извлекла из-за кучи соломы шелковый халат, надела его и надменно уставилась на меня.
Издали, из главного зала, послышался рык. За ним последовал тяжкий удар мечом о стол. Треск досок, новый рык, отцовская ругань…
Мы с девочкой замерли, не сводя глаз друг с друга. Она была еще красивее той певицы из оперной труппы, которую я не мог забыть с прошлого года.
— Зачем вы охотитесь на нас? — спросила девочка. — Мы не сделали вам ничего дурного.
— Твоя мать околдовала купеческого сына, — ответил я. — Мы должны спасти его.
— Околдовала?! Да он сам ей покоя не дает!
— Как это так? — ошеломленно спросил я.
— Однажды ночью, около месяца назад, этот купеческий сын наткнулся на мою мать, попавшуюся в капкан крестьянина, что продает кур. Чтобы освободиться, ей пришлось принять человеческий облик. Тут-то он увидел ее и потерял голову от любви. Она любит свободу, и не хотела иметь с ним никакого дела. Но, если человек всем сердцем любит хули-цзин, она против собственной воли слышит его, какие бы дали ни разделяли их. Его непрестанные стоны и вопли не на шутку раздражали ее и отвлекали от забот. Пришлось матери навещать его каждую ночь, только затем, чтобы утихомирить.
Однако отец учил меня совсем иному.
— Она соблазняет невинных книжников и вытягивает из них жизненную силу, чтобы питать ею свою злую магию! Видела бы ты, как хвор сейчас купеческий сын!
— Он захворал оттого, что невежда-доктор дал ему яд, полагая, что под его действием он позабудет о матери. Только ночные визиты матери и поддерживают в нем жизнь. И прекрати использовать это слово — «соблазняет». Мужчина может полюбить хули-цзин точно так же, как любую обычную женщину.
Не зная, что тут ответить, я сказал первое, что пришло на ум:
— А мне известно, что это не то же самое.
— Не то же самое? — усмехнулась девочка. — Я видела, как ты таращился на меня, пока я не надела халат.
Я покраснел до кончиков ушей и с возгласом «Бесстыжая демоница!» подхватил с пола горшок.
Но она не сдвинулась с места, а лишь насмешливо улыбнулась. Помедлив, я вновь опустил горшок на пол.
Звуки битвы в главном зале сделались громче, и вдруг я услышал оглушительный грохот, победный вопль отца и долгий, пронзительный женский крик.
Усмешки на лице девочки как не бывало — лишь ярость, медленно переходящая в потрясение. Глаза ее утратили оживленный блеск, сделались мертвыми.
Громкое кряхтение отца… Визг резко оборвался.
— Лян! Лян! Все кончено. Где ты?
По щекам девочки покатились слезы.
— Обыщи храм! — продолжал отец. — Здесь могут быть ее щенки. Их тоже нужно убить.
Девочка напружинилась.
Голос отца приближался:
— Лян! Ну как, нашел что-нибудь?
— Нет, — отвечал я, взглянув ей в глаза. — Ничего.