Любовь со всеми удобствами
Шрифт:
Совершенно не известно, как поведет себя окурок в его организме. До сегодняшнего дня глотать окурки Карпатову не доводилось. Возможно, придется к нему добавить какие-то пищеварительные ферменты, чтобы организм спокойно принял в себя остатки никотина и не убил его, как лошадь.
Но где их взять? Он прошел в спальню и выглянул в другой двор.
Там под сенью деревьев на лавочке в обнимку сидели двое: Карелина и толстый немец. Писатель пожал плечами, эти ушлые иноземцы не теряют времени даром. Вместо того чтобы заниматься тем, зачем они сюда приехали, эти двое охмуряют деревенских дам. Пройдохи, оккупанты!
Карпатов вздохнул, на его глазах деградируют красивые одинокие бабы, у которых в нашей стране столько возможностей и выбора! Он вернулся к столу, сел и написал с ходу целый лист умозаключений на тему межполовых отношений, после чего откинулся на стуле и почувствовал резь в желудке. С никотином шутить нельзя, недаром от него загибаются кони.
Карпатов на всякий случай выглянул в окно, Синеглазка спровадила своего немца и собиралась за водой. Писатель усмехнулся и поспешил к колодцу. Нет, он не собирался ей помогать тащить тяжелые ведра, с него хватит! Пусть тащит одна, пусть поймет, какого ценного помощника она потеряла в его лице. Пусть прочувствует все, до последней капли пота.
– Анна! Спасайте меня! – К Шкарпеткиным во двор влетел писатель, державшийся за живот и прыгающий, как резиновый мячик, которому веселые ребята дали завидное ускорение. – Умираю! Она меня отравила!
– Кто? – всполошилась Анюта и заинтересованно уставилась на Карпатова, вместо того чтобы бежать за таблетками.
– Она! Синеглазка! – горячо прошептал писатель и упал на скамейку во дворе.
– Синеглазка – это сорт раннего картофеля, – справедливо рассудила Анюта, – значит, вас отравили картошкой? Очень интересно. Первый случай в моей практике, чтобы люди травились картошкой.
– Какой случай? Какая практика?! Анюта, давайте, тащите какие-нибудь таблетки, жжет. И это не картошка, а ваша приятельница, которую мне приспичило спасти. Уж лучше б я с ней не связывался, горько-то как во рту.
– Это не картошка, а Катерина? – медленно переспросила Анюта. Писатель нетерпеливо кивнул. – Вы что, вместо картошки съели Катерину и оттого вашему рту сделалось горько?!
– Я?! И это я ел?! Это она меня поедом съедала! И горько сделалось моей душе. Давайте, Анюта, что-нибудь для желудка, или я загнусь здесь у ваших ног.
– У моих ног? Боже мой! – Анюта испугалась, скоро должен был прийти Семен. Неужели на мужчин так действует ее распухшая задняя часть в цветастой юбке? Вот так кураж!
– Я не смогу обеспечить ваши потребности, «Казанова». – Она с улыбкой толкнула несчастного в бок, и тот от удивления чуть не свалился со скамейки. – Я мужняя жена, между прочим.
– Ну и что?! – продолжал просить помощи Карпатов. – Представьте, что такое могло произойти с вашим мужем!
– Представить, что он съел Катерину? – тупо переспросила Анюта с сомнением.
– Представьте, что из-за вашей Катерины он проглотил окурок! – простонал тот и закрыл глаза.
– Зачем это Семену глотать окурки? Он их в цветочных горшках тушит и там же складывает.
– Правильно, Анюта, все нормальные люди так и делают. А те, которые
– Я что-то про ненормальных нормальных как-то не очень поняла, – призналась Анюта.
– Главное, госпожа Шкарпеткина, – загибаясь от мучений и накатывающего на него приступа хохота, сказал Карпатов, – чтобы вы правильно поняли, в какой желудок попал этот гнусный окурок.
– В какой? – заинтересовалась Анюта.
– В мой! В мой желудок попал окурок, который я проглотил из-за вашей подруги Катерины.
– Так бы сразу и сказал, – вздохнула с облегчением Анюта, – а то – представь Семена с окурком! Как будто я его без окурка когда-нибудь видела, он даже в постели курит, ирод табачный. – Она внимательно оглядела писателя и направилась в дом. – Пей! – Анюта сунула ему в руки бидон с молоком. – Пей, сколько влезет, хорошенько пей.
– Правильно, – обрадовался Карпатов, – как я сразу не подумал, что молоко служит противоядием.
Он схватил бидон и принялся пить. В его отравленный никотином желудок влезло два литра. Карпатов откинулся на скамейке и довольно вытер губы.
– Хорошее молоко, холодненькое, – сказал он. – Прямо из холодильника?
– Не, – Анюта отрицательно покачала головой, – из погреба. Но оно и там хорошо охлаждается. Я бабкиным методом действую.
– Это каким же? – роясь в кармане в поисках сигареты, поинтересовался писатель, которому значительно полегчало.
– Кладу лягушку в бидон с молоком, – невозмутимо поделилась Анюта, – и жду. Она там сидит, молоко через себя перерабатывает и охлаждает.
– И ты мне… – Карпатов явственно ощутил позыв к рвотному рефлексу, – дала молоко с лягушкой?!
– Ну, что ты, милок, лягушку-то я вытащила, она мне еще пригодится.
– А! А! – закричал писатель, хватаясь за горло и озираясь в поисках отхожего места.
– Городские такие хлипкие и на желудок, и на нервы, – Анюта проводила писателя насмешливым взглядом. – А доверчивые-то, доверчивые, всяким сказкам верят. Как будто мы деревня темная и холодильниками пользоваться не умеем.
– Ну, что? Освободил желудок от окурка с молоком? – Анюта подала побледневшему Карпатову полотенце и направила к умывальнику. – Всего делов-то. Уж не знаю, какое молоко противоядие, а вот рвотное – отличное. Зубы дома почисть, мало ли, целоваться придется, – брякнула она, не подумав.
– Ни за что! – взбеленился писатель. – Никогда! Только через мой труп!
– Ну, с трупом целоваться – удовольствия мало, уж лучше с бревном.
Карпатов застонал от горьких воспоминаний и опустился на скамейку.
Глава 7
Ихь либе дир!
Катерина с тревогой ждала вечера, ведь Захар пообещал прийти к ней, совершенно ясно, что не для чтения романа под трепетное волнение свечей. Она сумела бы воспротивиться любому нахалу, но случилось так, что именно этот ей нравился. Что-то непонятное будил он в ее душе своими наглыми взглядами и требовательными прикосновениями. К тому же в последнее время он настолько себя сдерживал и обращался с Катериной вполне целомудренно. В общем, настоящий сердцеед в обличии неземного красавца.