Любовь у подножия трона (новеллы)
Шрифт:
И Добрыня отправился сватать Рогнеду за Владимира.
Рогволод Полоцкий славился как человек умный и осторожный, прекрасно осведомленный о том, какое опасное завелось соседство у него в Новгороде. О дружине Владимира, набранной в Свейской земле, он тоже был наслышан. Рогволод, варяг по происхождению, знал, что такое бойцовское мужество викингов. Говорят, у Владимира отборные воины, все сплошь берсерки, которых в битве охватывает божественное безумие, а потому им невозможно противостоять. Да и сами новгородцы, и чудь, и кривичи – отважные, испытанные бойцы. С Владимиром надлежало договориться
Пометавшись меж двух огней, Рогволод решил передать решение на волю дочери. Он-де не хочет неволить Рогнеду и предоставляет ей право выбора. Как она пожелает, так оно и будет.
Не иначе, боги прогневились на него – вот и лишили разума. Лишили разума – и погубили…
Шестнадцатилетняя Рогнеда, эта зеленоглазая красавица с волосами цвета бледного золота, давно истомилась от жизни в полоцкой глуши. О том, что благосклонные боги наградили ее редкостной красотой и даром смущать сердца мужчин, она знала давно. Ее руки просили многие, однако лишь один из возможных женихов казался ей достойным внимания. Ярополк, князь киевский! Богат, могуществен, молод, красив…
Правда, насчет красоты – это одни разговоры, Рогнеда Ярополка никогда не видела. Впрочем, это неважно. Зачем мужчине – тем паче князю киевскому! – красота? Довольно с него и власти, и богатства! Словом, Ярополк был именно тем человеком, женой которого своенравная Рогнеда хотела бы стать. Правда, у него в Киеве имелась какая-то грекиня, но она старуха, ей уж за двадцать, к тому же безродная полонянка. Рабыня! Ярополк не может любить ее. А хоть бы и любил! Став княгиней киевской, Рогнеда не потерпит рядом с мужем никаких других женщин.
Словом, она решила сказать «да» Ярополку, как вдруг прибыл могучий богатырь с упрямыми серыми глазами, назвавшийся Добрыней, дядей и воеводой новгородского князя Владимира. И потребовал – именно потребовал! – от Рогнеды немедля отправиться с ним, чтобы сделаться женой его господина.
Добрыня – дядя Владимира. Его сестра и мать новгородского князя, Малуша, – рабыня. Выйти замуж за рабынина сына? Пред сыном рабыни встать на колени, снять с него сапоги, прежде чем взойти с ним на брачное ложе? Покориться его плоти? Родить от рабынина сына еще одного раба?!
Кровь бросилась Рогнеде в голову. Она не могла понять, отчего отец не выгнал наглеца взашей, не велел затравить его псами еще в городских воротах. Позволил говорить с дочерью! Он что, забыл, как Рогнеда умеет отвечать таким вот неотесам? Ну что ж, она им всем напомнит об этом!
И Рогнеда ударила по самому больному – по гордости жениха и свата:
— Не хочу разувать робичича, за Ярополка хочу.
Добрыня не обмолвился ни словом, только растянул в улыбке твердые губы да сверкнул на Рогнеду глазами. Долго потом преследовал ее этот мрачный взгляд, снился в страшных снах… Она и не догадывалась, что это были вещие сны!
Встревожился и Рогволод, только дочери старался тревоги своей не показывать. Да и чего бояться? Ну, отказали жениху… многим и прежде отказывала Рогнеда, и ничего страшного не происходило. Однако какое-то предчувствие заставило его поспешить со сборами дочери. Отвезти ее как можно скорей к жениху в Киев – и пусть Ярополк сам потом улаживает неприятности со своим братом, посягнувшим на то, что принадлежало другому.
В путь, в путь! Уже и обоз был собран,
Да что! Если он и его семья доживет до завтра, это будет истинным чудом!
И все-таки теплилась в душе надежда, что Владимиру нужна только Рогнеда, что он удовольствуется тем, что заберет строптивицу с собой. Теперь Рогволод готов был сам отвезти дочь дерзкому новгородскому князю, только бы убрались отсюда эти устрашающие воины в задубелых от крови звериных плащах!
Но Рогволод ничего не успел: ни призвать свою дружину к оружию, ни покорно выйти с дочерью за городские стены, признав поражение. Чудилось, сам Перун с его огненными стрелами и громоносной палицей помогает Владимиру. Вмиг городские ворота были разнесены в щепы мощным тараном, толпа воинов разбежалась по улицам, вздымая на копья или снося топорами головы всем, кто пытался сопротивляться. Но таких безумцев было немного. Среди них оказались два сына Рогволода и их дружинники.
Полоцк пал, словно колос под серпом. Жители его стояли на коленях по обочинам улочек и могли видеть, как их господина, его жену и дочь, накинув им веревки на шеи, гнали, словно строптивую скотину, за городские стены – туда, где раскинут был шатер победителя.
Здесь их швырнули ниц на землю и заставили ждать решения своей участи.
И в то время, когда эти трое лежали во прахе, отсчитывая последние мгновения своей жизни, между Владимиром и его дядей состоялся вот какой разговор:
— Она назвала тебя робичичем. Если ты спустишь ей это, найдутся и другие охотники тебя оскорблять. Ты должен поступить так, чтобы молва о твоей мести за свою честь, за гордость свою прокатилась по всей земле Русской и осталась в веках. Ты скоро станешь властителем этой земли – так что ж, ты хочешь, чтобы над тобой смеялись дети и бабы? Чтобы судачили о тебе – наш князь-де спустил обидчикам своей матери! Отбей им охоту! Вырви у них языки, прежде чем тебя осмеют!
Да уж, до некоторой степени ярость Добрыни понятна. Назвав Владимира сыном рабыни, Рогнеда нанесла ему двойное оскорбление: во–первых, упомянула о его происхождении, которого он сам втихомолку стыдился и из кожи вон лез, чтобы никто об этом не вспоминал; а во–вторых, Рогнеда назвала его материнским прозвищем, употребив его как отчество. Не «Святославич», а «Робичич»! И Владимиру, и особенно Добрыне, который некогда тоже был рабом, пережить подобное было просто немыслимо.
И все-таки Владимир никак не мог взять в толк, чего именно хочет от него свирепый дядюшка.
— Но ведь я пленил полочан, – растерянно говорил молодой князь. – Рогнеда теперь моя. Разве этого мало? Я могу сжечь город и убить Рогволода с женой…
— Это обычная участь побежденного, – криво усмехнулся Добрыня. – Такая доля не вызывает к нему презрения – только жалость. Унижение – вот что должны испытать Рогволод, его жена и дочь. Унижение, после которого сама смерть покажется им милостью!