Любовь в эпоху инопланетян
Шрифт:
Я знаю, что я болен, но я вполне доволен своей слегка пошатнувшейся психикой…
Я знаю, что есть люди, и особенно женщины, которые намного страшнее Н. и поэтому я ее прощаю, именно так я избавляюсь от излишних угрызений совести…
Я недоволен этим миром, но не могу придумать взамен другого…
Даже если математический Бог Гегеля и создал нас и наш мир, то в нем есть какая-то ошибка в расчетах, которая позволяет Н. так беззастенчиво и жестоко убивать моих любовниц…
Иногда я даже позволяю себе оскорбить ее, я обзываю ее ужасными словами, плачу,
Я понимаю, что я живу в ненормальном мире, но ничего не могу сделать…
Эту схему общения с миром создал не я, она уже была кем-то придумана до меня, но, главное, я не могу понять, почему меня так тянет завести себе, еще одну любовницу, если Н. ее обязательно убьет…
Возможно, эта та самая ошибка в расчетах при создании нашей Вселенной…
Н. спорит со мной и говорит, что мы живем в идеальном мире, где всякий может реализовать себя, если только этого сильно захочет, но я ей не верю… Я чувствую, что здесь что-то не так…
Вот и сегодня Н. опять убила еще одну мою любовницу, причем всякий раз она следила за нами и убивала, только дождавшись окончания нашего любовного акта…
Просто так она добивалась яркой вспышки гнева, и той самой страсти, которая удовлетворяла ее целиком…
Она убивала ее, потом насиловала меня, и продолжала жить дальше…
Следовательно, мы живем в странной математической последовательности, содержащей явную ошибку нашего собственного происхождения…
В великом смысле ничуть не бесполезного существования
Кажется, это был сон, а может быть перемирие с невидимым мне существом или встреча со святым духом…
Так или иначе, но между нами развернулась странная и метафизическая игра слов и образов.
Образы, даже придуманные кем-то другим и когда-то давно, неожиданно оживали в нашем фантастическом разговоре, и безумно задним числом, встраивались в нашу реальность…
Пространство и блуждающие в нем фигуры, и их сцепление производило в нас то, что во всяком случае, становилось изначально общим знаменателем нашей интимной сферы…
Вполне допустимо, что то, что со мною играло, принимало необходимую мне форму существования…
Эта была рыжая девчонка, которая сладострастно повисала на мне, и, не давая мне никак опомниться, то кусала меня в губы, то сладко целовала…
Ее роль была двойственна, она возбуждала меня и одновременно удерживала от близости, но главное, наш фантастический разговор, рождающий неизвестные мне образы, продолжался, и получалось так, что наша реальность делилась на две реальности, одну как будто бы живую, и другую, как бы существующую помимо нашей воли…
Кажется, это все делалось кем-то с какой-то важной целью, может даже с целью незаметно подточить основание моего бытия, заставляя в конце концов рухнуть всю мою духовную конструкцию…
Мое лицо в разговоре с Цыпой, как я окрестил эту хмельную и рыжую веселую девчонку, было лицом человека, который серьезно окаменел…
Своими абсолютно неподвижными губами я вызывал у Цыпы приступы чудовищного смеха, от взрыва ее смеха разлетались вдребезги даже стекла на окнах, и опять таки дома, который я никак не мог вспомнить, как и людей, чьи образы всплывали из нашего параллельного разговора, и что-то здесь было как-то странно, так как я не мог себя называть собой, то скорее всего я был в другой реальности, а поэтому был никем не слышим и невидим, за исключением Цыпы, и ее исходящего из ниоткуда чудовищного смеха…
Стремительно спускающиеся сумерки падали на нас сквозь разбитые окна, и я вдруг ощутил, как лезвиеподобные осколки, эти стеклянные языки пламени вонзались мне в руки, в грудь, в лицо, и даже в самое сокровенное место, но Цыпа облизывала мои руки, мое тело, и раны тут же исчезали, и она опять смеялась как заведенная кем-то механическая, и в то же время совершенно живая кукла…
Кажется, ее очень смешило мое постоянно возникающее удивление…
И еще в проступающих сумерках земли совсем немного отражались отблески солнца, благодаря которым я понимал, что люди, которые ходят вокруг нас, вообще не существуют, но Цыпа была удивительно жива и хороша собой…
Она ложилась со мной на пол, потом садилась со мной на подоконник, и везде мы обменивались с ней чувствами и словами, благодаря которым наше странное «падение» друг в друга вырывало из тьмы уходящий закат солнца, а вслед за ним увлекало в воздух еще продолжающих летать в сладкой бессоннице птиц, а вслед за созданным образом этого чудного мира появлялось еще более странное другое существо, которое возникало уже как двойник Цыпы, на прозрачной и гладкой поверхности зеркала сначала появлялась ее волшебная улыбка, за ними глаза, огненно-рыжие волосы и лоно, как главный ключ к разгадке всего мироздания, страсть лона двойника Цыпы подобно языку колокола, вертикально повисала в моем сознании, в этакой своеобразной «замочной скважине» потустороннего мира…
Очень необъснимо, но моя милая Цыпа заставляла меня смеяться, а ее двойник заставлял меня плакать, но им почти одновременно, но только в разных реальностях, плоскостячх моего странного раздражения как-то загадочно легко удавалось заполнить меня абсурдом своего фантастического существования…
Впрочем, если бы можно было долго слушать Цыпу, то возникала мысль, дававшая мне понять, что между словами и вещами, как между ней и ее двойником можно создать новые причудливые связи и уточнить некоторые свойства возникающих из ниоткуда предметов…
Причем, как мне объяснила сама Цыпа, а может даже ее двойник, или через них их же невидимый мне Создатель, что обычно игнорируемые в повседневной жизни вещи имеют в себе ту самую страшную и вечную тайну, которую мы постоянно ищем…
Еще Цыпа мне рассказала, что иногда вещи меняются вместе с пространством своего изображения, поскольку не могут противодействовать этому стремительному и непрерывному истечению материи…
Может, поэтому она с такой отчаянной смелостью заняла такое важное место в моей как бы существующей реальности…