Любовь в смертельной прогрессии

Худякова Наталья Фёдоровна

— Я потом тебе все расскажу. Сейчас помолчим. Хорошо? — сказала она, истолковав по-своему возникшую паузу.

Я легко коснулся ее запястья в ответ. Селена вздохнула, нахмурила брови и крепче сжала пальцами баранку.

Минут через сорок, после того, как мы выехали из города, Селена свернула на проселочную дорогу, и, проехав еще сотню метров, остановила машину у пригорка, на котором было небольшое сельское кладбище.

— Ты здесь уже была? — спросил я, выходя из машины.

— Да, — ответила она и, выйдя из машины, взяла с

заднего сиденья букет ромашек.

Мы поднялись наверх и вошли через ворота в последнее пристанище бренных тел. Пели птицы, нежно переливалась на легком ветру неокрепшая еще майская зелень деревьев, ярко светило солнце. Я только сейчас обратил внимание на всю эту красоту, такую, как ни странно, уместную в этом печальном месте. Я шел вслед за Селеной, озираясь по сторонам. Похоже, здесь уже давно никого не хоронят. Могилы были в большинстве своем заросшие травой, с покосившимися крестами и вросшими оградами. Вопреки моим выводам, Селена вдруг обернулась ко мне и произнесла:

— Я ее вчера похоронила.

И тут я увидел, что мы подошли к свежей могиле. На самом краю, почти у забора, возвышался еще темный от влаги холмик с крестом и большим венком. Селена взялась рукой за крест, склонила голову и что-то прошептала. Некоторое время она молча стояла, глядя куда-то перед собой, затем разложила по могиле ромашки.

— Вот и все, бабушка, — тихо произнесла она. — Прости меня. Прости за то, что долго не приезжала, прости за то, что приехала… но я не могла не приехать к тебе…

Спустя минуту, Селена подошла ко мне, тронула за рукав и направилась по дорожке к выходу. Ничего не понимая, я двинулся за ней. Мы спустились к машине. Селена прислонилась к дверце и устало произнесла:

— Моя бабушка провела много лет в больнице, здесь. И вот вчера я ее похоронила. Она как будто ждала моего приезда, держалась из последних сил. Она уже много лет была больна, никого не узнавала, а меня, представь себе, узнала, хотя видела в последний раз очень давно, когда я была совсем ребенком. Не сразу правда, но уже на второй день у нее как озарение случилось, ее ум прояснился, и она начала вспоминать давние события, даже какие-то мелкие детали… Врач сказал, что перед смертью такое может быть.

— А что твои родители, Селена? Почему вы все в Праге, а она здесь одна была? — я с удивлением заглянул ей в глаза, в которых плескались слезы, готовые вот-вот пролиться на щеки.

— В Праге только я. Родителей у меня нет. Отец ушел еще до моего рождения, а мама… от мамы остался только пепел в стене городского кладбища.

Мы смотрели друг на друга и молчали. Она вдруг, словно спохватившись, взмахнула рукой в мою сторону.

— Леша, а что у тебя случилось, ты ведь меня зачем-то хотел сегодня увидеть?

Я не знал, что ей ответить. Точнее, я не знал, как это выразить словами, и уместны ли здесь и сейчас мои слова. Но молоть всякую чепуху мне тоже не

хотелось. Я подошел к ней очень близко и, глупо усмехнувшись, произнес:

— Понимаешь, тут такое дело…

Я положил руки ей на плечи, затем медленно привлек к себе, сжал крепко, но очень осторожно, как драгоценный сосуд.

— Я не могу без тебя жить, Селена. Прости, наверное, это не очень подходящее место для объяснений, но я хочу, чтобы ты знала это.

Она не стала отталкивать меня, а я начал ее целовать в волосы, шею, соленые от слез глаза, губы. Я задыхался от счастья…

— Прости меня, — шептал я. — Со мной рядом опасно быть. Только я люблю тебя с той самой минуты, когда ты пробежала по ступенькам мимо меня к своей машине. Я ничего не знаю о тебе, я приму любое твое решение, только сейчас не отталкивай меня, дай мне возможность запомнить это мгновение.

Она, едва касаясь, гладила меня по спине ладонями и тихонько плакала.

— Ты не понимаешь, ты ничего не понимаешь, — твердила она, уткнувшись мне в плечо.

— Да, я ничего не понимаю, — соглашался я, глубоко вдыхая аромат ее волос. — Поехали ко мне…

Мы целовались в лифте, целовались у дверей квартиры, пока я неуклюже пытался вытащить из заднего кармана ключи. Наконец щелкнул замок, и мы вошли.

В прихожей валялась обувь, на полу в куче лежали мои куртки на все сезоны. Мелькнула мысль, что это все месть Анны, которая якобы потеряла ключи.

— Леша, что это? — испуганно прошептала Селена и указала пальцем на зеркало.

Я повернулся. Большими буквами наискось по зеркалу было написано: «Верни, гаденыш, Соловьева в дом. Иначе твоей престарелой парочке конец!»

Нет, понял я, Анна здесь явно ни при чем. Селена схватила меня за руку. Я почувствовал ледяной холод ее пальцев.

— Спокойно, — сказал я ей, и сам удивился тому, что внутри у меня вдруг наступило спокойствие. — У моего врага истерика. Значит, он не так силен.

— Леша, может, все-таки вызвать полицию? Давай уйдем отсюда…

Ее тревога передалась на мгновение мне, но только на мгновение, потом я сумел взять себя в руки и с уверенностью в голосе произнес:

— Сейчас уйдем. Ты только не волнуйся. Сейчас… постой здесь.

Я быстрым шагом обошел комнаты. Везде все было перевернуто вверх дном. В гостиной на полу валялись книги. Я схватил Камю, перелистал страницы, заветный листок с номером Селены остался на месте. Запрятав его в карман, я вернулся в прихожую.

— Больше посланий нет, — решил я успокоить Селену.

Она стояла, прижавшись спиной к входной двери.

— Леш, а кто такой этот Соловьев?

— Это шофер Виталия Ивановича — друга моего покойного отца. Он вчера видел, как меня хотели столкнуть в кювет. Теперь этот парень находится в надежном месте. Я надеюсь, что в надежном. Мой сыщик, во всяком случае, меня заверил в этом.