Любовь возвращается

Басби Ширли

– У тебя получается, что ты больше разозлился на это, а не на то, что узнал о Джоше и своей матери.

Ник ухмыльнулся:

– Ну-у. В каком-то смысле так и было. Я так ненавидел эти штрафы! А что до остального… Я не слишком-то поверил Хардкаслу. Я считал, что он просто болтун и зануда. Так что пока я не пришел домой и не уселся на кухне с молоком и тарелкой печенья и не стал рассказывать, какой этот Хардкасл гаденыш, и спрашивать маму, с чего это он решил, что кто-нибудь поверит в эту гнусную ложь… когда увидел выражение ее лица. – Ник покачал головой. – Один взгляд на нее, и у меня все внутри оборвалось.

Шелли перестала жевать печенье и сочувственно посмотрела на него:

– Это, должно быть,

было очень тяжко. Что ты сделал потом?

– Я стал требовать объяснений, но ничего не добился. Ни тогда, ни теперь. – Он с мрачным видом отвел глаза в сторону. Глубоко вздохнув, он встретил доброжелательный взгляд Шелли и выпалил: – У тебя есть только мое слово. Мама просто не станет говорить об этом. Даже теперь, когда я начинаю настаивать, она плачет и твердит, что обещала молчать. Говорит, что поклялась никому ничего не рассказывать. Ее слезы меня добивают… В тот первый день она плакала долго-долго. – Ник опустил глаза и стиснул зубы. – Я раньше никогда не видел, чтобы мама плакала, и это меня потрясло… страшно. Я был в ярости. – Он улыбнулся с осуждением. – Как только может быть мужчина, которому чуть меньше шестнадцати. Я злился не на нее, – поспешно добавил он, – но мне была отвратительна сама ситуация. Как они посмели скрыть от меня правду и позволили мне узнать ее таким манером?

Шелли покачала головой.

– Зная Дубовую долину, они могли бы понимать, что рано или поздно кто-нибудь сообразит, в чем дело. Они должны были рассказать тебе сами. Не сделать этого было… бездумно и жестоко. Неужели они полагали, что ты никогда этого не обнаружишь?

Ник пожал плечами.

– Меня не спрашивай. Мама держит рот на замке, только повторяет, что твоя семья была к ней добра и поддержала ее, когда она нуждалась в помощи. Очевидно, что она никогда не рассчитывала на большее, чем получила, и была этим удовлетворена… Вот это-то и грызет… жжет меня изнутри. – Взгляд его стал жестким. – Твоя мать дала маме денег и оплатила ее обратный проезд в Мексику… и пребывание там… навсегда.

Шелли поморщилась.

– Это похоже на мою мать. Она слишком серьезно воспринимала свое положение в долине. Не хотела, чтобы хоть что-то бросило тень на имя Грейнджеров. – Она нахмурилась. – Но если твоя мама уехала, чтобы никогда не возвращаться, что произошло потом? Она ведь вернулась.

– Да, вернулась. – И поторопился добавить: – Но не потому, что хотела получить больше денег.

– Я в этом не сомневаюсь. Но почему она вернулась?

Он провел рукой по темным волосам.

– Не знаю, известно ли тебе, что мамин отец умер в Мексике, когда она была ребенком, и оставил семью в полной нищете. После смерти отца они практически жили на улицах. В общем, Инес, моя вторая бабушка, написала своему единственному брату, моему двоюродному деду Оливерно. Он устроился здесь раньше и работал на Боллинджеров. – Ник бросил нанес осторожный взгляд. – Когда же он получил письмо бабушки Инес с мольбой о помощи, он послал за всей семьей и помог им найти работу здесь, в Дубовой долине. – Он снова посмотрел на Шелли. – Она ведь жила здесь с одиннадцати лет. Здесь выросла… имела гражданство. Тут жили ее дядя, сестры и брат. А в Мексике оставались просто какие-то кузены или что-то вроде. Ей там было одиноко. Так что когда мне исполнилось полгода, она не могла больше терпеть и вернулась. К своим родственникам, а не к Грейнджерам.

Шелли махнула рукой:

– Я тебе верю. Остальное могу домыслить: Джош или кто-то из моих родителей узнал, что она возвратилась. И они, наверное, решили, что будет меньше разговоров, если она снова будет работать у них.

Ник кивнул.

– Мама никогда об этом не распространялась. Она умеет темнить, когда захочет. Но думаю, произошло что-то в этом роде.

Шелли с любопытством осведомилась:

– Она что, вообще на эту тему не говорит?

– Ни слова. Ты же видела ее сегодня. Даже ради меня она не стала откровенной. У нее какой-то заскок насчет того, как надо держать слово. Если бы от нее зависело, мы бы до сих пор притворялись, что этого не случилось. Она ненавидит, когда я завожу об этом речь. – Он ухмыльнулся. – Знаешь, как она выговаривала мне, когда мы вернулись домой? Ужас!

– Просто ум за разум заходит, когда думаешь, каково это было им всем здесь… в этой ситуации… Я никогда ни о чем не догадывалась.

– Ты и не могла. Ты же была ребенком, как и мы с Ракелью. А к тому времени как ты повзрослела и могла бы что-нибудь заметить или задать неудобные вопросы, тебя отослали в школу… Помнишь?

Шелли поморщилась.

– Как же не помнить. – Она снова схватила печенье и, откусывая маленькие кусочки, поинтересовалась: – Ты когда-нибудь спрашивал об этом Джоша? Прямо?

Ник глубоко вздохнул.

– О да. Но он только посмотрел на меня и сказал: «Очень жаль, что ты слушаешь сплетни». – Ник криво усмехнулся. – Я приврал немножко. Сказал, что мама призналась, а он только поморщился, ухмыльнулся и заявил, что не несет ответственности за россказни своей экономки ее сыну.

Шелли вытаращилась на него.

– Он так прямо и сказал? – потрясение прошептала она. Ник кивнул и тоже взял печенье.

– Да. Так и сказал. Господи! Я ненавидел его в тот момент. Хотел вколотить его в землю. Не столько за то, что не признал меня, но за презрительное отношение к маме… за то, как он выговорил это – «моя экономка». После этого между нами не было душевных бесед.

– Да уж догадываюсь.

Несколько минут они в дружеском молчании жевали печенье. Затем Ник тихо спросил:

– Ты мне веришь? У меня ведь нет особых доказательств. – Он горько рассмеялся. – Дьявольщина, да у меня нет никаких доказательств… Только сплетни и внутреннее чувство. И зеленые глаза. И отец, имя которого не хочет назвать моя мать.

Шелли вздохнула и положила на тарелку недоеденное печенье.

– Мне трудно поверить, что Джош мог быть таким жестоким и холодным, и все же… – Она посмотрела на Ника, внимательно вглядываясь в худощавое напряженное лицо. И на какой-то головокружительный миг ей показалось, что на нее ответно смотрит Джош. Она моргнула, и сходство исчезло, напротив нее сидел просто Ник.

Верила ли она ему? Это была фантастическая история, которая противоречила всему, что она знала о брате. Но было в ней что-то такое, что не могла она с легкостью отмести. И вовсе не было невероятным, что хорошенькая юная Мария поддалась обаянию двадцатилетнего Джоша. Место, где они жили тогда, было очень отдаленным, изолированным от других. У них не было ближайших соседей, до них нужно было добираться по извилистой пятимильной тропе. Через лес и кустарники. Когда Джош приезжал домой из колледжа, они большую часть времени проводили в доме и рядом. Да, их мир резко отличался от мира Марии в социальном и финансовом смысле… Но она жила поблизости, так сказать, под рукой… днем и ночью… Шелли сморщила нос. Вся эта ситуация, если дело было так, казалась гадкой. Это неприятно напомнило ей рассказы об отношениях хозяина с рабыней, которыми полна была история Юга… Все это «право сеньора» в старой Франции. Неужели Джош считал, что, занимаясь любовью с Марией, он осуществляет это право? Она вновь задумалась о брате, смутно сознавая, что он относился с беспечным равнодушием к тем, кого считал ниже себя по статусу. Он не был жестоким. Он был просто… Она скривила губы. Он считал себя выше массы. Он же был Грейнджер. И не просто какой-то Грейнджер, а Грейнджер из Дубовой долины. Это было одной из наименее привлекательных его черт. Но при этом он всегда был таким открытым и щедрым с теми, кто ему нравился, кого любил, что ему многое прощалось.