Любовь возвращается
Шрифт:
– Конечно, не против! Если бы я не была так занята собой, то обязательно предложила бы это сама. – Чувство вины захлестнуло ее. За годы ее отсутствия они с Джошем поддерживали отношения, исключавшие всех других – общались только вдвоем, – и она позабыла, что у него была жизнь, отдельная от нее, что остались люди, которые были к нему привязаны, любили его. Он завещал, чтобы прах его был развеян без шумихи и помпы, но наверняка не стал бы возражать против присутствия Марии. А что касается Ника и Ракели… Муж Марии, Хуан, насколько ей помнилось, большей частью отсутствовал, так что Джош взял на себя заботу о ее благополучии. Так же как вел себя с ней, сестрой.
Поддавшись порыву, Шелли спросила:
– Как ты думаешь, Ники Ракель хотели бы тоже быть там? Я не назначила определенного времени, чтобы это сделать, так что, если хочешь, свяжись с ними и спроси.
Мария так и поступила, и потому днем на гребне Помо-Ридж над долиной стояла сумрачная группа из пяти человек. На три тысячи шестьсот футов ниже лежала Дубовая долина, все еще не вышедшая из объятий зимы, пестревшая своими просторами. Засеянные поля были нежно-зелеными, а свободная земля – коричневой и желтой от прошлогодней листвы и трав. Новая поросль еще недостаточно поднялась, чтобы скрыть их. Хотя многие деревья уже зазеленели, редко разбросанные по долине дубы стояли голые, и единственным признаком их пробуждающейся жизни были порозовевшие кончики обнаженных ветвей. Весна была на пороге. На противоположной стороне долины, на горе Себастьян, вздымавшейся над холмами на востоке, еще лежал снег, и сосны с елями темнели на фоне белых склонов.
Отсюда ей были хорошо видны все приметные места долины. Она легко разглядела шоссе, пересекавшее ее, и короткую цепочку предприятий вдоль него. Ниже, почти прямо напротив, располагался маленький местный аэропорт, а за ним на полмили левее высилось здание школы. Она обратила внимание, что на спортплощадке все еще не было фонарей для ночных игр. Это был вопрос болезненный для всех, кто когда-либо сидел на металлических скамейках жарким сентябрьским днем, наблюдая за футбольным матчем. Она сама высидела на нескольких, хотя здесь и не училась. Насчет этого Джош был непреклонен: всех Грейнджеров посылали в частные школы, и ей, хотела она того или нет, пришлось отправиться в очень дорогую частную школу в Сан-Франциско, которую он выбрал. Шелли нахмурилась. Она забыла, каким неумолимым в достижении своей цели был Джош и каким снобом.
Чувствуя неловкость от нахлынувших мыслей, она опустила глаза на тяжелую бронзовую урну, которую держала в руках. Казалось странным, что этот предмет содержал в себе все, что осталось на земле от Джоша Грейнджера. Окончательность того, что предстояло сейчас совершить, внезапно потрясла ее. Она склонила голову в мучительной тоске, слезы жгли глаза.
Она оглянулась на остальных, стоявших полукругом позади. Это была странная маленькая группа: экономка, двое взрослых ее детей и адвокат семьи. Майк Сойер выглядел как и полагалось юридическому лицу. Выглаженный темно-синий костюм, белая рубашка и аккуратно завязанный галстук. Единственную неадвокатскую ноту вносили черные ковбойские сапоги. Это делало его более доступным, не слишком чопорным и профессиональным. Мария была одета, как и Шелли, очень просто: отутюженные брюки и рубашка, слишком легкая для защиты от холодного воздуха. Мартовское солнце едва грело. Рядом с матерью стояли Ник и Ракель. Ник возвышался над обеими женщинами, глаза его были прикрыты, рот сжат в узкую полоску. Ракель напомнила Шелли Марию: такая же маленькая, с квадратными плечами и добрым лицом. Она прижимала к глазам горстку бумажных салфеток, стараясь сдержать слезы.
Шелли отвела глаза, чувствуя, как комок подступает к горлу. Откашлявшись, она с усилием сказала:
– Кто-нибудь хочет что-то сказать?
Мария помедлила, затем кивнула и шагнула вперед. Положив руку на урну, она дрожащим голосом произнесла:
– Ты был хорошим человеком, Джош Грейнджер. Мне будет тебя не хватать. Покойся в мире.
Дети Марии кивнули. Ник опустил голову, упершись взглядом в землю, Ракель еще больше уткнула лицо в салфетки. Заговорил Майк Сойер:
– Я привез с собой маленькую Библию. Если хотите, могу прочитать двадцать третий псалом. По-моему, на похоронах всегда его читают.
Шелли покачала головой:
– Это не обязательно. Поскольку Джош никогда не ходил в церковь без необходимости, не думаю, что он хотел бы этого.
Она посмотрела вниз, на долину. Глубоко вздохнув, открыла крышку урны и стала вытрясать пепел. Легкий бриз подхватил серую золу, все, что осталось от Джоша, и понес над землей.
– Прощай, братик, – почти про себя прошептала Шелли, глотая слезы. – Найди покой.
Три мили обратно, в дом Джоша, они молча ехали в «бронко» Шелли тихой смущенной группкой. Только вновь оказавшись дома, все пятеро уселись в кухне пить горячий кофе, загодя сваренный Марией, но разговаривать не спешили.
Сначала беседа не клеилась и больше смахивала на робкое знакомство. Шелли была наслышана о Майке Сойере, недавно несколько раз говорила с ним по телефону, но никогда не встречалась лично. Ник и Ракель, за исключением неясных воспоминаний и кое-каких сведений, рассказанных Марией, также были ей незнакомы. А с Марией она последний раз виделась семнадцать лет назад. Сейчас смерть Джоша давила их, и чувство неловкости не проходило. Однако постепенно разговор завязался и напряжение Шелли начало ослабевать. Встретясь взглядом с Майком, она сказала:
– Я очень ценю, что вы нашли время и приехали сюда. – Чуть улыбнувшись, она добавила: – Сомневаюсь, что доставка пепла осиротевшим семьям – то, о чем вы мечтали, становясь адвокатом.
Майку было под сорок. Он сидел, откинувшись на спинку стула, сняв пальто и ослабив галстук, и выглядел гораздо менее чопорным и более привлекательным, чем Шелли казалось поначалу. Он был высокий, сухощавый, голубоглазый, со светло-каштановыми волосами. Шелли почувствовала пробуждающуюся симпатию, ей понравились ум, светившийся в его взгляде, и чувственный изгиб губ.
Майк отмахнулся.
– Я хотел сделать это. Ваш брат для меня больше чем клиент… Он был еще и другом. Я надеюсь, что вы станете рассматривать меня в том же качестве.
Шелли кивнула и, оглядев сидящих за столом, подняла кружку с кофе:
– За дружбу.
Мария заулыбалась. Ракель просто кивнула. Майк ухмыльнулся, а Ник – он сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув вперед длинные ноги, – молча посмотрел на нее с минуту, потом пожал плечами и поднял свою кружку.
– Почему бы нет?
Это был совсем не восторженный отклик, но Шелли готова была его принять. Выпили, и беседа продолжалась еще несколько минут, прежде чем Ракель не спросила внезапно:
– Как долго ты собираешься здесь оставаться?
Шелли опустила глаза на коричневую кружку из обожженной глины.
– Я, хм, еще не определилась с датой… – Она судорожно глотнула и более твердым голосом проговорила: – Вообще-то я, может, и не стану уезжать. – Она подняла глаза. – Я думаю остаться… насовсем.