Любовь за гранью 7. Осколки безумия

Соболева Ульяна

« Ник… ты никогда не прочтешь эти строки, потому что я никогда этого не позволю. Никто не прочтет. Возможно, даже не стоит их писать. Но только так мне становится легче. Только так я могу сбросить груз вины, тайны и угрызений совести. Ты сейчас далеко, с израненной душой и разбитым сердцем. Это я его разбила. Я знаю об этом. Я сделала свой выбор, и он самый правильный. Жалею ли я? Не знаю. В моменты счастья, в моменты, когда смотрю на моего мужа, я ни сколько не сомневаюсь в своих чувствах, но когда остаюсь одна… боже, когда я остаюсь одна, меня сжирают демоны воспоминаний. Я думаю о тебе. Я так часто думаю о тебе, что, наверно, привыкла к этой боли и сожалению. Иногда… да… иногда я мечтаю или представляю, как бы повернулась моя жизнь, если бы я уехала с тобой из Брана. В тот самый день, когда ты приехал вызволить меня от разъяренного Влада, который не мог простить нам обоим того, что произошло между нами. Была бы я счастлива с тобой? Тогда я в это не верила, но с каждым днем, когда тоска по тебе въедается мне под кожу, я начинаю думать иначе. Любовь Влада, как тихая гавань в штиль, она несет спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. Твоя любовь сжигает, выворачивает нервы, она похожа на шторм, водоворот. И мне хочется утонуть. Невероятно, но я не так счастлива, как мечтала и хотела. Нет, я люблю Влада, люблю очень, но это такая странная любовь, она заставляет

улыбаться и безмятежно смотреть в будущее. А моя любовь к тебе сводит с ума, заставляя снова и снова вспоминать твои поцелуи и объятия. Один единственный раз мы были вместе, всего две недели провели вдвоем, и при этом беспрестанно ссорились, и горечь утраты не давала мне взглянуть на тебя другими глазами. Но за эти две недели я прожила целую жизнь. Я дышала, я была живой, чувствительной, как оголенный нерв, и только с тобой я познала адские муки ревности. Ты чувствовал это. Ты об этом знал. Знал, когда я отталкивала тебя, знал, когда не писала тебе долгие годы, когда отказалась от тебя. Меня мучило чувство, что я хочу иной любви, вот такой, испепеляющей. Ты бы не простил мне измену, не простил другого мужчину, и это ты. Он простил. Я люблю его за это и ненавижу. Не знаю, как объяснить, но это граничит с презрением. Боже, что я пишу… как же это все ужасно и сложно. 

Мне нужно с этим жить, а я плохо справляюсь. Вот, пишу тебе сейчас и боюсь, что кто-то узнает. Да, трусливо боюсь разрушить свою жизнь, свое спокойствие, свою уверенность. Боюсь, что Влада это оскорбит и рассорит вас еще больше, а я так мечтала, чтобы ты помирился с ним и вернулся в семью. Никто не знает. Никто кроме Фэй, которая видит мои мысли и чувства, но она деликатно молчит. Прости меня за малодушие, за трусость и за выбор легкого пути. Я надеюсь на исцеление. Я люблю тебя… Я люблю вас обоих. Как мне жить с этим? » 

Влад смял письмо, его лицо стало пепельного оттенка, на коже проступили и вздулись вены. Он вскочил с травы и согнулся пополам. Его тошнило. Земля под ногами вертелась, как при землетрясении. Из горла вырвался стон, похожий на хрип, а хотелось орать, выкорчевать все деревья на проклятом кладбище, сжечь его дотла. Он стоял возле коробки несколько часов. Не пошевелившись, как камень. С открытыми глазами и стиснутыми челюстями. Первым порывом было разорвать и забыть. На мелкие клочки. Не читать дальше, не смотреть. Заставить отключить все эмоции. Просто вычеркнуть это из памяти. Но он не смог. Видел десятки конвертов, и голова кружилась от сознания того, что она продолжала писать. Годами. Каждый год по письму. Ровно двадцать четыре письма. В один и тот же день календаря. Эта дата что-то для нее значила, и Влад посчитал, с его мозгами математика и стратега это было просто. Нет, он не мог вычислить с такой точностью, но он знал, что это за день, а точнее ночь, и от этого становилось еще хуже. Лина не просто помнила о своей измене, она не жалела. Она хранила эти воспоминания, как драгоценность, спрятав от чужих глаз. Влада снова затошнило. Дерьмо… проклятое дерьмо. Все эти годы. Все дни и ночи, что они провели вместе, ее сердце всегда принадлежало ему лишь наполовину. Она их сравнивала. Дьявол… даже тогда, когда Ник женился… даже тогда, когда знала, что в его сердце уже нет для нее места, она все еще любила. Влад жил с женщиной, о которой не знал ничего. Не понимал, о чем она думает, не видел ее душу. Видел только то, что хотел видеть. И он не смог заставить ее забыть. Чертовых двадцать четыре года. А ведь Влад ее любил. Никогда и никого, ни одну женщину он не любил настолько сильно и самоотверженно, как Лину. Он готов был простить ей все. Смерть Витана, простить отчуждение и желание развестись, простить грубость. Он был тряпкой. Собачкой. Да, любимой и дорогой. Но всепрощающей. Бесхребетным придурком, который считал, что он самый важный и главный в ее жизни. Сколько раз в постели она отстранялась. Сколько раз он видел ее задумчивый взгляд. Да, она всегда была рядом. Но правильно ли это? Любила ли она его? Скорее всего жалела, уважала, но это не та любовь, о которой он думал. Это холодная любовь, ее она не грела, не сжигала.

Он привез их домой в Бран и, осушая бутылку брэнди за бутылкой, прочел все письма. От корки до корки. Все двадцать четыре письма, и с каждой прочитанной строчкой его сердце леденело, кусок за куском, покрывалось инеем. И самое страшное, он не мог ее за это ненавидеть, он опять не мог ее презирать. Влад презирал только себя. Неужели он ничего не замечал? Как она уехала к Нику и вернулась, плакала в его объятиях, а сама всего лишь несколько минут назад предлагала брату стать ее любовником? Идиот, он еще просил у нее прощения. Жалкий, ничтожный идиот. Ник проявил благородство, Ник не захотел ее и выставил за дверь. А не наоборот. Если бы захотел, что тогда?

Это не было ревностью. Это было полным опустошением. Все годы вывернуло наизнанку, и каждое слово, и поступок обрели иной смысл. Да, Лина хранила верность. Но кто знает, хранила ли она ее, потому что это было ее решение, или потому что Ник разлюбил ее и с ума сходил по Марианне? Если бы брат все же… Ответ напрашивался сам собой – она бы не удержалась. Лина никогда не принадлежала ему до конца и никогда не любила его настолько, чтобы забыть о Нике. Вот почему на ее лице застыло то выражение облегчения и легкости, в ее мертвых глазах читалось успокоение – она устала. Смертельно устала от своих чувств и от него… от Влада. Смерть стала избавлением. Она получила свободу. Гребаную свободу, а его погрузила в бездну. Ни словом, ни действием она не выдала себя за все эти годы. И это хуже, чем нож в спину, это больше, чем предательство – это осознание и переосмысливание своей жизни. Того куска, который, пожалуй, был самым лучшим за его вечность. И дело не в прощении, дело не в измене, которую он смог забыть. Дело в том, что это хуже измены. Это ее мечты, ее желания, ее фантазии. В них не было места для Влада, они принадлежали Нику. Всегда. Каким хладнокровием нужно было обладать, чтобы скрывать это столько лет. Влад не верил, что любить можно двоих. Так не бывает. И Лина тоже об этом знала. Тогда почему все же выбрала Влада – а потому что он другой. Тогда хорошо, что она умерла. Глаза короля сухо заблестели. Потому что, если бы Лина все еще была рядом, она бы страдала. Она бы продолжала писать эти письма и сожалеть о том, чего не было. Рано или поздно это привело бы к краху их отношений. Как долго еще можно было скрывать? Разве это честно по отношению к ним обоим?

Последнее письмо написала всего лишь три месяца назад. Дьявол, она описывала все свои чувства, как на ладони. В тот момент, в вертолете, когда они все летели в Чехию, и она штопала Николасу плечо… проклятье… как больно. Влад сидел рядом и смеялся вместе с ними, а Лина… она в тот момент прикасалась к Нику и сходила с ума. Это чудовищно. Но самое страшное – он не мог ее ненавидеть, он все равно тосковал по ней, только в сердце образовалась пустота, болезненная, ржавая дыра. В нем умерли воспоминания, которые больше ничего не стоили.

Фэй открыла глаза, и в них застыли слезы.

– Прости, что позволила тебе их найти, но ты обретешь свободу. Я избавила тебя от страданий.

Очень больно, очень быстро. Но ты найдешь теперь в себе силы жить дальше, начать сначала. Ты больше не будешь хотеть уйти вместе с ней. Вы отпустили друг друга. Прости, Лина… прости, что отдала твою тайну, но ты в царстве мертвых, а он должен вернуться к жизни. Эти письма самый бесценный дар, который ты смогла ему подарить – ты вернула ему самого себя. Он свободен.

Она смахнула слезу со щеки и тяжело вздохнула. Тяжело осознавать, что тот, кто был столько лет рядом, на самом деле любил кого-то другого. Все это время они с Линой ни разу об этом не заговорили. Фэй виновата в этом. Она изменила их судьбу, она вывернула будущее иначе, чем должно было быть, потому что знала – с Николасом Лина счастлива не будет. Потому что так было нужно для братства. Братья должны были сплотиться, а не рассориться из-за женщины. Лина должна была родить Кристину, а не превратиться в жалкое существо, зависимое от Ника. С ним ее ждало плачевное будущее. Фэй это видела. Она заставила судьбу сложиться в иную картинку. И это получилось, но она не смогла заставить Лину забыть. Так же, как не смогла заставить забыть Марианну Криштофа. Жить с тем, чье сердце принадлежит другому – страшная участь. Фэй испила ее до дна. Влад все же прибывал в счастливом неведении. Ей же выпало знать о чувствах мужа к другой. Криштоф всегда любил только одну женщину. Но он смог сделать Фэй счастливой. Ненадолго. Но это кусок ее жизни, и она ни о чем не жалела. Влад придет в себя. Пройдет все круги ада и обретет свободу. Он достоин лучшей участи, чем пойти вслед за женой. Он король, и рано или поздно ему придется вернуться к своим обязанностям. Тем более Фэй знала, что скоро их ждут большие перемены. Бомба замедленного действия уже тикает, и она взорвется. Пострадают все. Без Влада они не справятся. Он должен вернуться домой. После того, как пройдет свою меру боли. Потому что с Николасом никто кроме него не справится. Даже Фэй. И никто не предотвратит того, что ждет их в ближайшем будущем. Это пострашнее войны. Это пострашнее ядерного взрыва. Фэй не может это остановить или изменить, она может только смотреть со стороны. Еще одно вмешательство грозит ей смертью. У Чанкра нет права на ошибку, и Верховный Суд не пощадит ее. Их всех ждет кара за то, что посмели изменить ход событий и привели прошлое в настоящее, прорвали временной барьер и лишили царство мертвых законного баланса. Оттуда не возвращаются, черная бездна мертвецов потребует новую жертву, а возможно, и несколько взамен той… Взамен Анны, которая спокойно растет в доме Дианы и Мстислава и не знает, что из-за нее их всех ждет кара. Каждого, кто принял участие в ритуале, на который не имели право. Нарушили баланс. Жизнь семьи сильно изменится. Каждого из них. Перевернет души, сломает характеры. Все демоны ада обрушатся на головы тех, кто посмел вмешаться в естественный ход событий. Это уже началось. Марианна первая, за ней последуют другие.

Глава 8

Проклятье… ну как он не сдержался? Это какое-то наваждение. Контроль уплывает из рук, из головы и из сердца. Ник в ярости швырнул бутылку виски о стену, и темная жидкость залила обои, растеклась по полу, как лужа крови под тем самым конем. Он не мог пить. Это притупляло восприятие, и он боялся себя пьяным. Он знал, на что способен зверь, живущий внутри, и какой голод одолевает это чудовище, которое наконец-то начало получать пищу из отчаянья, боли и дикого желания обладать. Алкоголь развяжет его, даст ему волю, и разум потонет в жутких болезненных эмоциях, с которыми он не в силах справиться. Он пожалел, что убил Люцифера. Пожалел в тот момент, когда увидел ее глаза. Нет, ненависть его не пугала. Он к ней привык, он ее любил даже больше, чем любовь, потому что ненависть одна из самых чувственных и ярких эмоций, на ней можно раздуть пламя. Его испугала ее боль. Пока испугала, но Ник слишком хорошо себя знал. Ведь в какой-то мере он всегда питался болью. Собственной, чужой. Она как наркотик. Поначалу пугает, потом к ней привыкаешь, а потом без нее уже трудно обходиться. Сочетать в себе удовольствие садиста и мазохиста одновременно. Но ведь он поклялся, что больше не обидит. Да, поклялся Марианне, которая его любила, но не этой чужой, которая уплывает из его рук, как недосягаемая мечта. Он не отпустит. Никогда. Не отдаст ее никому. Марианна принадлежит ему, и он заставит ее вспомнить, если не вспомнит – значит, полюбит снова, если не полюбит, значит, возненавидит, но не уйдет. Чертовый жеребец. Дерьмовое дежавю. Такое уже было. Марианна, именно на этом коне пыталась сбежать от него много лет назад. Он не позволил. Точно так же, как и сейчас. Он мог остановить ее. Доли секунды, и Ник уже внушил бы животному успокоиться. Но ведь Марианна не знала, что за способности есть у вампира. Не знала о его сущности. Неизвестно, что больше отвратило бы и напугало – Ник-вампир или Ник-убийца? А разве это не одно и то же? Он хищник, и это у него в крови, это его сущность, этап в пищевой цепочке. Марианна в прошлом понимала это и принимала. Она усмирила зверя, Ник даже поверил, что он может быть другим. Годы без крови из вены, годы без убийств и чужой боли, без безудержного секса с кем попало и наркотиков. Для нее он мог оставаться таким вечность. И он нравился себе другим. Это как избавиться от тяжелой болезни, но постоянно принимать лекарство, запасы которого уже на исходе. Пришлось выбирать меньшее из зол. Хотя он лжет самому себе. Он хотел эмоциональной разгрузки, и боль, причиненная ей, принесла это короткое облегчение. Да, на секунды, на минуты – но принесла. Потом пожалел. Но уже было поздно.

Больше всего раздражало, что он чувствовал ее томление, мысли, тягу к нему на подсознательном уровне. Еще минута, и он бы сжал ее в объятиях, овладел ею прямо там – в высокой траве на берегу этого озера, где они не раз предавались любви. Он бы заставил ее вспомнить или привязал бы к себе. Перейти на новый уровень. Вот чего он жаждал в ту минуту. Проломить барьер между ними. Но вместо этого он воздвиг целую стену с колючей проволокой. Марианна смотрела на него с болью, страхом и с ненавистью. Страх. Как давно он не видел в ее глазах страха. Она не боялась его даже после того, что он с ней сделал несколько лет назад, не боялась, когда он злился, не боялась, когда он терял контроль, потому что она его контролировала сама. Управляла им, сдерживала, усмиряла. Той Марианны больше нет. Появилась другая. И эта Марианна распаляла зверя, трясла перед ним красной тряпкой, дразнила, пробуждала ото сна. И он, как хищник, шел на приманку, играл с жертвой, предвкушая пиршество плоти. Привез ее домой и еще долго стоял под ее окнами, сливаясь с темнотой. Боролся с непреодолимым желанием влезть в распахнутое окно и заставить ее передумать. В его силах внушить ей что угодно. Марианна почти человек, она пахнет как человек, она думает как человек. Его власть сейчас безгранична – внушить ей что угодно дело нехитрое, но он не хотел. Не такой ценой. Какой угодно, но не такой. Даже насилие над плотью не так противно, как насилие над душой. Ник не знал, сколько времени он простоял под ее окнами, лихорадочно думая, рассуждая с самим собой. Марианна не знает одного – Люцифер так же бессмертен, как и он сам, как и сама Марианна. Конь из дьявольской конюшни самого Вудворта. Монстр, созданный для армии апокалипсиса. Уже сейчас этот хищник получает свою порцию сырого мяса и топчет копытами. Ник приказал вернуть его к жизни. Она получит его обратно. Не сейчас – чуть позже.