Любовь... Любовь?
Шрифт:
— Но только в твоем разгоряченном мозгу, верно, Уилли?
— А какое твое собачье дело? — говорит Уилли.
Я ухмыляюсь во весь рот и протягиваю руку к пустой Уиллиной кружке.
— Не сердись, давай выпьем еще.
IV
— Ты что-нибудь достал?.. Ну, ты понимаешь...— спрашивает она.
— Нет. В субботу я был в городе, но так и не решился зайти в аптеку и спросить.
— Тогда нам... Пожалуй, тогда нам не следует заходить слишком далеко, правда?
— Нет, мы не будем заходить слишком далеко.
Я подталкиваю ее на мой плащ, расстеленный на земле, целую ее, прижимаюсь к ней всем телом, и... Какой
А потом опять все, как всегда, как было прежде, и мне кажется, что на этот раз я уже покончил с этим навеки, даже ни на одну женщину больше не взгляну. Вот в такие минуты, только в такие минуты, когда все как-то
206
проясняется у меня в голове, я чувствую себя так, словно меня выпустили на волю из тюрьмы, и впереди — простор и столько всяких замечательных вещей, и ничто уже не мешает этим пользоваться, не зудит тебя, как прежде, когда, что ты ни делаешь— читаешь ли книгу, слушаешь ли музыку, сидишь ли в кино, — мысль о какой-то девчонке ни на секунду не оставляет тебя в покое, и ты только и думаешь о ней и о том, что тебе хочется ее касаться и чтобы она касалась тебя. Однако для того, чтобы совсем, полностью освободиться от этого наваждения, я должен быть далеко от нее, потому что, пока я здесь, я не могу не чувствовать себя последним подонком из-за того, что так обхожусь с ней. Мне кажется, что люди порой ведут себя совсем как животные, как бродячие псы, которые занимаются своим делом прямо на улице и плевать хотят на то, что мимо них взад и вперед снует народ. Только животные куда разумнее: покончив с этим, они просто расходятся в разные стороны, а людям непременно нужно еще поговорить. А мне не хочется ни о чем говорить с Ингрид, мне хочется встать и уйти и чувствовать себя свободным. Я не хочу торчать здесь, и слушать ее глупую трескотню, и говорить «да» и «нет» и «я думаю так» да «я думаю этак», в то время как я не думаю ничего, кроме того, что мне хочется убраться куда-нибудь подальше, где бы я мог почувствовать себя свободным и от нее и от всех женщин на свете и никогда больше не пожелать ни одной из них. Только вот какая штука — я ведь вовсе не хочу совсем никогда не желать женщин, я только не хочу, чтобы это было вот так. Может же быть и по-другому, и с той, единственной, девушкой, о которой я всегда мечтал, это и будет по-другому, и мне захочется остаться возле нее, и разговаривать с ней, и шутить, и смеяться, и, быть может, даже касаться ее — только бережно, нежно. И когда я об этом думаю, у меня щемит сердце, и я со страхом спрашиваю себя, встречу ли я такую девушку когда-нибудь.
Я сажусь и оглядываюсь по сторонам. Смотрю на травянистый склон холма, и на белеющую внизу тропинку, и на край открытой эстрады, чуть проглядывающей в просвете между деревьями, и внезапно такое острое чувство одиночества охватывает меня, что я пугаюсь и говорю первое, что подворачивается на язык:
— Что-то прохладно становится. Как тебе кажется?
207
Она все еще лежит на плаще, и меня удивляет, почему она так молчалива, в то время как обычно у нее наготове целая куча новостей.
— Может, погуляем немного? — Мне хочется двигаться. Я просто не в силах больше торчать здесь.
Она не отвечает и лежит, полуотвернувшись от меня.
— Тебе не плохо? — спрашиваю я ее, напрасно прождав ответа.
Она бормочет что-то, и я с трудом разбираю:
— Нет!
— Пошли погуляем. Я продрог.
Она опять бормочет что-то, я не могу разобрать что и говорю:
— Что ты сказала?
— Мне кажется, у меня не все в порядке, Вик, — говорит она.
На этот раз я слышу, что она сказала, отлично слышу. Сердце у меня проваливается куда-то, и от страха все начинает как-то противно дрожать внутри — словно там большая летучая мышь хлопает крыльями.
— Что это значит «не все в порядке»? — Я прекрасно понимаю, что это значит, и все-таки еще надеюсь, что, быть может, я ошибся.
Она говорит очень спокойно и тихо, и я вижу — она не шутит:
— Кое-что должно было случиться, а ничего нет.
— Как это понять «ничего нет»? — Голос у меня звучит довольно резко, но я не могу иначе — боюсь, что она заметит, как я испуган.
— Ты знаешь, о чем я.
— Ну и... Сколько уже времени прошло?
— Десять дней.
— Десять дней... Но ведь это же пустяки?
— Для меня не пустяки. У меня обычно как по часам.
— Ну, а на этот раз не так. — Меня самого удивляет, как звучит теперь мой голос. Внутри я просто весь съежился от ужаса, а послушать меня — так мне сто раз на все это наплевать. — Пошли, — говорю я, — давай пройдемся.
— У меня так никогда не было, Вик, — говорит она, все еще не двигаясь с места.
— Ну, послушай, как могло что-нибудь случиться? Ну как?
208
— Ты прекрасно знаешь, что могло.
— Однако же другие годами это делают, и ничего не случается. Моя сестра замужем уже несколько месяцев, и никаких признаков пока. Я даже не уверен, что у нас все было как надо... Не могу же я вдаваться в подробности, ты, надеюсь, понимаешь.
Теперь она села наконец, но голова у нее опущена, и она теребит пальцами свой носовой платок.
— Я понимаю только одно: прошло уже десять дней, а со мной этого никогда не бывало... И мне страшно, Вик!
И мне тоже. Ох, друзья мой, если бы вы. знали, как мне страшно! Хочется вскочить и опрометью помчаться прочь, бегом, через весь парк, убежать от нее, убежать как можно дальше! Словно это может чему-то помочь. Но все же я должен уйти, должен остаться один, чтобы можно было обдумать то, что случилось, и не притворяться при этом и ничего из себя не разыгрывать для ее успокоения. О господи, в какую историю я влип!
— Ты пугаешься по пустякам. Вставай, пошли погуляем.
— Хотела бы я иметь твою уверенность.
Не захотела бы, если бы могла заглянуть ко мне в душу, бедняжка, думаю я.
— Тебе нужно только одно перестать тревожиться. У тебя, может быть, потому и задержалось все, что ты стала тревожиться. Получился заколдованный круг... Ну, вставай, пошли. — Если мне придется повторить это еще раз, я не выдержу и заору.
Она встает, оправляет платье. Я поднимаю с земли плащ, встряхиваю его и думаю о том, сколько раз встряхивал я его на этом самом месте. Я никогда не могу вовремя остановиться, вот в чем беда. Жил себе свободный как птица, счастливый, так нет, надо же было влипнуть в такую историю. И ведь я по-настоящему даже радости особой от этого не получил. Ну, ладно. Никогда больше. Если на этот раз все обойдется благополучно — конец. Решено. Точка. Конец.
У ворот парка я говорю ей:
— А теперь брось об этом думать. В следующий раз, когда мы с тобой увидимся, у тебя уже все будет в порядке.
— Я надеюсь, — говорит она тусклым голосом. — А что мы будем делать, если все-таки не обойдется?
209
О господи, я даже подумать об этом не могу!
— Говорю тебе, все будет в порядке, так что перестань беспокоиться.
Я чувствую, что ей хочется побыть со мной еще немного — ей трудно идти домой с этой тяжестью на душе. А может, она боится выдать себя. Да, она не то, что я. Мне бы надо, верно, попробовать свои силы хоть на любительской сцене, что ли! Вот уж никогда не думал, что я такой великий актер.