Любовь
Шрифт:
Равенiусъ.
«О-жи-да-ю ти-ш-и-но!»
(Входитъ Люси, тоненькая и черноволосая).
Люси.
Что мнe плясать, Равенiусъ? Вы всегда смeетесь. Ну, какая тамъ, правда, Саломея?
Равенiусъ
(поглаживая козлиную бородку).
Ничего, Люси, мы съ тобой устроимъ хорошiй номеръ. Мы протанцуемъ, что мы чувствуемъ, а тамъ видно
(Тихо, на одной ноткe, Равенiусъ начинаетъ. Люси въ легкомъ конфузe мягко перебираетъ ногами и носитъ свое тeло въ качанiи, закутавшись въ длиннeйшую вуаль.
Всe примолкли, видны силуэты по угламъ и свeтлая фигура Люси впереди).
Графъ
(Васe; оба стоятъ на балконe).
Хорошо, Вася, правда? Какъ сладко, больно. Тихо такъ, свeжо… О чемъ она думаетъ? Вонъ какъ пляшутъ кудряшки на ея головe, а головка блeдненькая и глаза…
(Равенiусъ кончаетъ, Люси утомилась, падаетъ на диванъ. «Охъ, устала, не могу больше». «Браво, браво».)
Французскiй поэтъ
(въ огромной манишкe и смокингe).
Позвольте въ благодарность приколоть вамъ эти цвeты. Когда я жилъ въ Парижe…
Рыжiй.
Милый ты мой Люсикъ, дорогой ты мой, ну какъ онъ пляшетъ, какъ онъ пляшетъ! (Обнимаетъ и долго, восторженно цeлуетъ). Ну, право, артистъ, художникъ онъ у меня!
Люси.
Глупая ты Рыжая, развe хорошо? Оставь, право, ты меня всегда конфузишь.
Польскiй поэтъ (подходя къ Графу).
Хорошо танцуетъ эта госпожа… хорошо. Она, знаешь ли, меня очень растрогала…
(Кладетъ голову на плечо Графа и глядитъ въ окно, на ночь, черными индусскими глазами).
Вася.
Мнe тоже очень нравится, какъ Люси танцуетъ… Я погружаюсь въ то же опьяненiе…
Равенiусъ.
Опять философствуютъ. Чтобъ вамъ… (Равенiусъ какъ будто усталъ, нeсколько блeденъ). Гдe мамуся-то? Пусть бы сюда вышла, на балконъ.
Польскiй поэтъ.
Гм… хе-хе… (хлопаетъ Равенiуса по плечу). Равенiусъ не сердись.
Равенiусъ.
Я не сержусь, это я такъ. Сейчасъ тамъ пить будутъ за здоровье этихъ чертей высокоуважаемыхъ. Вотъ и мамуся, и бокалы тащитъ, молодецъ!
(Вася, Польскiй поэтъ, Равенiусъ, Графъ и Рыжiй берутъ по бокалу).
Равенiусъ.
Ну, друзья, слушайте — теперь все въ серьезъ. Вотъ мы беремъ бокалы и привeтствуемъ этихъ двухъ субъектовъ… отъ всего сердца. Правду скажу, я ихъ очень люблю, какъ родныхъ. И то, что вы сейчасъ въ этой самой «любви» взаимной находитесь, это очень много. Пусть будетъ это благословенно. Живите, мои дорогiе, цвeтите, любите. Только одно вы узнайте отъ того пса, какой есть я: будьте всегда готовы. Ахъ, други, вы вотъ меня спрашивали тамъ, что такое любовь, тогда, въ кафе. Развe можно на это отвeтить? Нeтъ… ты упади, сердце свое истерзай, изорви свою душу въ клочья, тогда, можетъ быть, узнаешь, что она есть. А вы думаете, я не знаю, что въ ней еще? О, нeтъ, вотъ онъ, вотъ паритъ дивный орелъ — бeлый орелъ, и когда на него глядишь, душа поетъ… да, какiе-то хоры звучатъ въ твоемъ сердцe, но это не даромъ: трескъ, ударъ, и ничего не осталось отъ твоего маленькаго мозга. Это старая штука, я не Америки открываю, я только хочу сказать: да, васъ осeнило великая милость, видите вы огненные горизонты, - не забывайте, куда это ведетъ васъ… и — не бойтесь. И чего вамъ пожелать? Счастья? Несчастья? Графъ, не сердитесь, ей-Богу не знаю.
Польскiй поэтъ.
Чокаюсь! Брависсимо, Равенiусъ!
(Всe тоже чокаются, поздравляютъ, но говорятъ мало. На балконe темно, видны огонечки папиросъ).
Французскiй поэтъ.
(со своимъ бокаломъ — изъ комнаты).
Браво, браво! Я всегда за любовь, за цвeты, женщинъ…
(Равенiусъ зашелъ въ дальнi уголъ балкона и обeими руками подперъ голову. Рыжiй подходитъ къ нему и полуобнимаетъ. Такъ они стоятъ молча довольно долго):
Рыжiй.
Ты очень несчастливъ, сынокъ? Дорогой мой, любимый, скажи все по правдe. Чего отъ меня таиться.
(Равенiусъ молчитъ, потомъ упирается лбомъ въ балконныя перила и шепчетъ тихонько, будто сквозь слезы):
Равенiусъ.
Очень, мама…
(Рыжiй ласково гладитъ его по головe, слезы бeгутъ по ея щекамъ; и рукой она расправляетъ непокорные волосенки Равенiуса, будто отгоняя его боль.
СЦЕНА IV.
Поздняя ночь, начинаетъ свeтать; чуть зеленeетъ на востокe и тихими массами стоятъ деревья и старая церковушка внизу. Тотъ же балконъ,
Рыжiй и Графъ.
Графъ.
Какъ стало тихо! Всe ушли, всe спятъ теперь, только мы съ тобой здeсь. Я люблю ихъ всeхъ очень, но сейчасъ радъ, что они ушли. Намъ вдвоемъ лучше. Правда?
Рыжiй.
Правда, милый.
Графъ.
Какъ смeшно, былъ «балъ», хохотали, шумeли… какое это все ужасно маленькое передъ тeмъ, что внутри. А на самомъ дeлe — много. Если правду говорить, лучше бы даже намъ было… быть вдвоемъ на праздникахъ… этой любви. Да, идутъ годы, и внутри, какъ верстовые столбы, встаютъ эти вeхи… нетлeнные, чудесные памятники. Такъ и этотъ день… онъ остался въ насъ, какъ гигантскiй букетъ, опьяняющiй, сладкiй, — пожалуй что гибельный.