Любовная лихорадка
Шрифт:
На веранде, ночью, после примирения. Сверху — луна и старый Южный Крест.
Пурезинья: Очень приятно с вами обоими познакомиться.
Анжелика: Такие люди, как мы, рождаются раз в сто лет.
Алвин: Ну, как сказать. Вспомни старину маркиза. И древних римлян, они-то были таким же извращенцами. По-моему, в 1989 или 2000 году все станут как мы. Хочешь пари?
Анжелика: Какой смысл? Мертвые не возвращают долгов.
Алвин: Мертвые — нет, природа возвращает. Представь: все те же звезды, все та же луна в том же небе. Разве это не чудесно? Хм, у меня сегодня что-то романтическое настроение.
Пурезинья:
«Ch'erie [4] ,
Моя поездка превращается в настоящий приключенческий роман. Я начала вчера дневник с описания прелестной вещицы, которую мне купил Кавако. Но он ревнует к тому парню с рынка, чье имя, если не путаю, Ален. Счастливо.
Твоя Билота».
Пианисту Каэтану Витту, лучшему в Кампинасе, стало плохо на концерте в театре «Сан-Карлос». После водопада диезов он, уронив голову на клавиши, испустил дух. В две минуты театр почти полностью опустел. Посмертное утешение для д-ра Симоенса, умершего при входе в Санта-Каза: его хоронили под звуки банджо и песенки компаньонов Буффало Билла. У кладбища кортеж пополнился группой шлюх. Три белых коня наблюдали издалека.
4
Дорогая ( фр.).
В баре «Элой» Перейра, прижимая к груди «О подражании Христу», утверждал, что удивительный кортеж и запах гашиша — это приметы конца всех времен. Близится Армагеддон.
Падре Менделл, смеясь, заявил, что не видит никакой приметы, посланной свыше, в банджо, песенках и бородатых парнях. И курение гашиша не говорит о том, что небеса решили наказать этого человека. Он, Менделл, экспериментировал с этой травой в научных целях. Правда, он не рекомендует ее никому, но после курения он не стал хуже Перейры Лимы.
Перейра ответил ему, что не спорит с нарушителями закона.
Если возможно передавать звук на расстоянии, то почему нельзя передать и картинку, пользуясь тем же принципом? Менделл целыми днями работал над новым изобретением. И вправду конец времен. Он говорил так, будто знал наперед, что случится в двадцатом веке, и в двадцать первом тоже, и в двадцать втором. Когда над ним смеялись на улице, он советовал обидчикам пожить еще лет двести — и тогда они увидят разницу между безумцем и болваном.
Кстати, о масонах: Менделл мистификатор и психопат. Непонятно, как только епископ терпит его.
Круг не вынес смерти Эшела. У него стали случаться нервные приступы, появления которых были слышны на другом конце города. Затем он перешел к продолжительным рыданиям, перемежая их обрывками немецких слов. Барселос уловил в них стихи Гете: одинокая молитва застигнутого бурей.
В день кончины Круга — перед смертью тот сделался необыкновенно кротким — Барселос выявил ошибку в употреблении местоимений, допущенную Фариа. Он посвятил целую
Барселос: Он бросился на меня, как женщина.
Паровозный кочегар привез весть о том, что барон Да Мата собрался в обратный путь. Он запряг в карету еще пару лошадей и не намеревался вновь останавливаться в Жундиаи. Воздух Сан-Паулу пошел ему на пользу, а его внушительные рога задевали за ветки деревьев. Единственной проблемой барона было пищеварение.
Да Мата двигался небыстро, наслаждаясь окрестным пейзажем и картинками собственного воображения.
Дворянские титулы и малярия. Махинации, бродячие торговцы, банановые деревья. Козлята, лачуги, термитники. Коровий навоз, векселя, соты. Плотины, кофейные плантации, ордена. Заборы, лужи, мойщицы белья, быки.
Из дневника Анжелики:
«Я жила так беззаботно и счастливо, как в далеком детстве, в Ламбари, где предавалась невинным занятиям. Но о них я никогда не рассказывала священникам, чтобы те не сочли меня порочной от природы. Сейчас я понимаю, что они были бы правы и совершенно законно не дали бы мне отпущения грехов. Но, как и вчера, я не испытываю — честное слово — никакого раскаяния.
Почта снова заработала, и мне пришло письмо от барона. Он пишет, что приедет не позже чем через неделю. Алвин подпрыгнул на месте и захотел тут же покинуть дом. Я успокоила его поцелуями, и он отнес меня в постель».
Карета Да Маты медленно катится, рога задевают за ветки деревьев. Одна из лошадей прогибается под благочестивым грузом: распятия, иконки, жития святых. Все по заказу Анжелики.
На третьей неделе желтая лихорадка стала отступать. Мелкий дождик прибил пыль, катафалки с изможденными возницами вновь скопились у отеля «Европа». Город понемногу начинал возвращаться к прежней жизни. В шесть вечера на улицы опять выходил фонарщик. Но это был другой человек — или же прежний сильно изменился.
Восстанавливалась торговля. В какой-то день двенадцать городских ворот заскрипели — но от облегчения. Они устали пропускать через себя катафалки. Около тысячи горожан пропутешествовали за месяц на этом виде транспорта.
Из Рио приходили слезные письма, наполняя тоской членов санитарной комиссии. На столе главного медика все еще множились свидетельства о смерти, но 21-го, прозрачным утром, со стороны моря повеяло бодрящей свежестью. Главный медик приказал паковать чемоданы. «Эпидемия под контролем», — заявил он. Но женщины города под контролем пока не были.
Из дневника:
«Он схватил меня в ванной, помешанный, и потащил в сад. Я не сопротивлялась. Когда у него начинает работать воображение, его не остановить. Он заставил меня залезть на ветку и забрался туда сам. Надо оживить детские воспоминания, сказал он: полезно для сосудов. Так мы сидели на дереве, словно две бесстыжие обезьяны, когда нас заметил проходивший мимо фонарщик».