Любовница на заказ
Шрифт:
— Соглашусь, господин. Приятного мало.
— Лирея?
— Да?
Мужчина замолчал, и странно отвел глаза в сторону, будто не решаясь спросить.
Видеть шайсара в сомнениях было странно, и я нахмурилась, вопросительно глядя на мужчину перед собой.
— Ты хочешь свободы? — спросил он, и в моей груди все рухнуло.
Глава 27
— Что? Свободы? — слова срывались с губ хриплым шепотом, и я громко сглотнула вставший в горле ком.
— Да. Уйти отсюда.
Я просто молчала, громко дыша.
Уйти? Сейчас? Так просто, снять ошейник, закрыть глаза на желание повелительницы убить меня, оставить все вдолбленные в голову рабские повадки, и уйти?
— Я… я…
— Да или нет? — он медленно обошел кровать и сел на край, возле моих бедер, нависая всей своей силой и мощью, придавливая меня к постели, вжимая в нее своей бешенной энергией. — Если я предложу тебе выбор: остаться здесь, со мной, или уйти, став свободной, что ты выберешь? Отвечай.
Простынь под его пальцами захрустела, треща и разрываясь от впившихся в ткань пальцев. И это было бы пугающе, если бы я не видела его глаз.
В них танцевало отчаянье, одиночество и мое отражение, растерянное и такое же одинокое. У нас гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Он так же, как и я, не понаслышке знает, как это, когда к тебе относятся только по статусу, не видя и не желая замечать, как личность.
Он повелитель. Неприкасаемый, главный, пугающий.
Я раба. Без прав, без выбора, без шанса быть собой.
— Отвечай, лирея, — рыкнул он, придвигаясь еще ближе, замирая в жалких крупицах от моего лица.
Кричать бы от ужаса, но я проваливаюсь в его омуты все глубже, и губы немо шевелятся, выдыхая вопрос:
— Все что хочу? — он кивает, признавая мою правоту, но я вижу, как вздулась вена на крепкой шее, пульсируя, выдавая его напряжение.
У нас больше общего.
Это неведомая сила одиночества, что приковывает людей к друг другу стальными канатами. Вяжущая, затягивающая как топи болот, она дает тебе тысячу шансов погибнуть, только если чья-то рука не поддержит, дав силы на борьбу.
Надежда.
Возможно, люди слишком много смысла придают этому чувству, но иногда, именно этой неосязаемой стихии достаточно для толчка на поверхность. Хлебнуть воздуха, набраться сил, поверить, что выход есть.
Это мы такие. Два путника, что бредут через болота, без проводника, без припасов, и все что у нас есть в этом одиночестве — надежда.
Закрыв глаза, мягко тянусь вперед, прижимаясь к горячим сухим губам. Чувствуя вкус рассыпанной в воздухе горечи, тянусь ближе к шайсару, не отвечавшему мне взаимностью. Он просто замер, не двигаясь, и даже, кажется, не дыша. Или позволяя…
— Все сложнее, — прошептала ему в губы, отрываясь от поцелуя.
— Что. Ты. Выбираешь? — рычит, дышит тяжело, уткнувшись лбом в мой лоб. — Лирея.
— Я выбираю… вас, мой господин.
— Глупая. Ты глупая, — хрипит мне в губы, и толкается вперед, словно хочет меня задавить, размазать, впечатать в себя.
«Я хочу тебя клеймить» — проплывают в памяти его слова, и я улыбка робко замирает на моих губах:
— Может, мне просто кажется, что вам я нужнее, чем самой себе.
Мужские ладони, горячие, будто угли, опустились на мою талию и сжали, срывая с места. Оказавшись на коленях повелителя, я доверчиво прильнула к его груди, слыша, как грохочет сильное сердце под броней из кожи и костей.
Да, пусть он не человек, но если верить услужливой памяти, он больше, чем кто-либо, относился ко мне по-человечески. Даже постель, пусть и принужденная, не стала для меня адом, поднимая только приятный, щекочущие воспоминания, с бешенной скоростью разгоняющие кровь в венах до бордовых пузырей.
А что меня ждет, если я уйду? Все тоже беспросветное ничего.
Золи больше нет, мама не хочет меня видеть, считая пропащей душой. Только я и целый мир, которому я, по сути, не нужна. Как он не плакал по моей загубленной душе, так и не станет начинать. Я вновь сама за себя. Одна.
И все что у меня есть — надежда и ладонь повелителя.
— Тебя больше никто никогда не обидит, лирея, — прошептал он, отвечая на мой вопрос.
Я не одна.
Шайсар мягко сдвинул мои волосы за плечо, и прижался губами к оставленной собой отметине, давая время на принятие неминуемой боли. Острые клыки вонзались с треском, разрывая плоть и проникая все глубже, в мясо, и я всхлипнула, с силой закрывая глаза до режущей боли в веках.
Всего несколько секунд, и давление исчезло, оставляя после себя только огонь, растекающийся по телу, горячими, слепящими вспышками взрывающийся внутри.
Как не странно, но боль от ушибов и ударов повелительницы отпустила. Она мазнула меня на прощание агонией и растворилась, будто никогда и не приходила.
— Ты сделала свой выбор. Ты останешься со мной. Навсегда.
Не смогла сдержать ухмылки:
— Мое «навсегда» будет куда короче, чем ваше, господин.
— Не будет. Одна из причин, по которой я тебя отравляю, — обжигающая ладонь опустилась на талию, заставляя меня придвинуться еще ближе, буквально врезаясь грудью в шайсара.
— То есть…
— Не бессмертна, как в прочем и я, но ты будешь сильнее, здоровье не подведет тебя, и прибавиться лет. Которые ты проведешь со мной, лирея, — добавил он, рассматривая меня в упор.
Каждое его новое слово, звучало как приговор. Будто ему требовалось, как можно быстрее и доходчивее объяснить мне, что я навеки привязана к этому шайсару. Только вот… что изменилось?
По факту — ничего. Я все та же лирея, раба, принадлежащая своему господину, но было в его словах неуловимое признание, покаяние в том, что я ему необходима. Не он мое средство к выживанию на этой земле, а это взаимно. И неужели разгадка оказалась такой простой? Он всего лишь… лечил меня? Давал мне больше сил, чем у меня было?