Любовник богини
Шрифт:
На другом слоне Василий увидел барабанщика, который именно в этот миг ударил колотушкой в туго натянутый бок накара — большого боевого барабана.
Тяжелый, гулкий звук оказался таким мощным, что у Василия загудело в ушах, а барабан продолжал вздрагивать, исторгая гул, подобный камнепаду, подобный треску джунглей, ломаемых ураганом, или реву шторма, в бессильной ярости ударяющего об утес. И, повинуясь этому звуку, волна воинов ринулась снизу по ступенькам, грозя захлестнуть ошалелого храбреца, который и не подумал искать спасения в бегстве, хотя за его спиной тяжело колыхалась занавесь, а за
«Позора не переживали!» — пропел в голове Василия, словно боевая труба, клич предка его, ратника Святослава Брусенца, полегшего на берегу Непрядвы под плачи лебединые, а вторил ему голос другого прапрадеда, баскака Булата, крещенного Аверином после того, как в плену принял православие и женился на русской:
«Последнее лекарство — огонь, последняя хитрость — меч!» У него еще оставалась эта последняя хитрость, и Василий восторженно завизжал, словно дикая степь окружала его… снег, дикая степь да волчья стая:
— Выходи один на один!
Где там! Они лезли всем скопом!
Они лезли всем скопом, и каждый так рвался первым принести жертву своей ужасной покровительнице, что один мешал другому и даже сшибал с узкой отвесной лестницы. Но это мало уменьшало количество врагов, ибо срывались единицы, а снизу накатывались десятки.
Однако Василий держался, фехтуя левой рукой и работая вагхнаком — правой, когда какая-нибудь наглая черномазая рожа оказывалась слишком близко. Он мог жалеть только о том, что нет третьей руки, для другой сабельки, однако и одной положил уже немало ворогов, непривычных рубиться с левшой и терявших драгоценные мгновения на то, чтобы перестроиться в маневре.
Ну что ж, как рубаки все эти орущие туземцы и в подметки не годились бонапартовским ветеранам, которые зубами рвали армии союзников на подступах к Парижу и, видя перед собою хитреца-левшу, с усмешкой тоже перебрасывали саблю в левую руку: «Avec plaisir, s'il vous plait, monsier!» [28] .
Существовала маленькая разница: там Василий был со товарищи, а здесь — как бык взъяренный, но одинок.
И вот-вот прилетит снизу еще одна чакра, или стрела, или копье… Он как-то вдруг, внезапно понял, что обречен, а значит, обречена и Варенька, но, вместо того чтобы родить страх в его сердце, эта мысль удесятерила его силы.
28
С удовольствием, пожалуйста, сударь! (франц.)
Он спустился на ступеньку, еще на две… Вдруг гулко ударил барабан — и Василий оказался один на лестнице: наступающие отхлынули, и только трупы остались на ступеньках.
Они опять сгрудились во тьме, а магараджа вытянулся во весь свой плюгавенький росточек, вскинул саблю Сиваджи…
— Попался, голубочек! — радостно выдохнул Василий, смахнув с пальцев вагхнак. Он уже занес руку, чтобы размахнуться, послать чакру вперед, чтобы смертоубийственное лезвие чиркнуло по горлу этого коварного…
И рука его опустилась.
Какая-то темная волна прошла по телу, окатила его нерассуждающим ужасом. Тоска сжала сердце.
Василий уронил чакру — звон металла по ступенькам показался отчаянным далекимзоврм… на который он уже не мог отозваться.
Медленно поднял голову — и пошатнулся. Слабость, внезапно овладевшая им, была так сильна, что он едва не свалился на ступеньки. Да еще что-то непрестанно било его в грудь, ударяло по голове, толкало, заставляло лечь, лечь, сдаться. Мерные удары барабана заставляли лестницу вздрагивать, и Василий уже с трудом удерживался на ногах. Еще секунда, и, несмотря на тупую, но сильную, как удары молота, боль в висках, им стало овладевать невыразимое чувство покоя; он смутно осознавал, что лишается чувств.
В глазах его все плыло, но какой-то тусклый красный огонек внезапно приковал к себе взгляд. Он двоился — и Василий не сразу осознал, что смотрит в два красных, алчных глаза. Это были глаза Кали, и под ее взором Василию показалось, что он связан, опутан, что его беспомощного влекут на заклание неведомые силы.
И хотя он не мог уже пошевельнуть ни одним пальцем, ни произнести ни одного звука, он не испытывал ни малейшей боли, не было даже искры страха в душе: одно только полное затишье всех чувств.
«Неужто это смерть?» — мелькнуло у него в голове, и чей-то чужой голос ответил:
«Да, о да, вечная смерть!»
Он поник головой, ощущая, что нет ни сил, ни желания противиться. Он знал, что жизнь еще теплится в его теле, однако не испытывал ни малейшего сожаления от того, что этот слабенький огонек скоро погаснет.
Что-то холодное соскальзывало с руки. Латунная рукавица ханды… последняя хитрость — меч… Эти слова больше ничего не значили для него, ничего.
Он сделал еще один неверный, колеблющийся шаг — и в этот миг что-то пронзило его левое плечо. Василий взревел от боли, качнулся, хватаясь за плечо, словно хотел сорвать тяжелую длань, вцепившуюся в него. Чудилось, боль — рука смерти легла ему на плечо! Сознание вспыхнуло, ожило, мышцы напряглись. Он понял: в плечо попала стрела или нож. Его убивали сзади, предательски!
Он повернулся, чтобы увидеть лицо этого последнего врага, убийцы, еще более коварного, чем сам магараджа…
Перед ним стоял Нараян.
И он еще успел рвануться к горлу этого предателя, прежде чем мрак овладел всем его существом.
4. Третья смерть
Прохладное дуновение коснулось лба, и Василий ощутил, что грудь его поднимается и в нее входит воздух. Он с болью закашлялся, словно это обыкновенное движение было чем-то забытым, непривычным… грудь, чудилось; замлела, оставаясь так долго каменно неподвижной. Веки его трепетали, желая подняться, С невероятным усилием, словно приподнимая неимоверную тяжесть, Василий приоткрыл глаза и тотчас зажмурился снова, потому что нестерпимо яркий свет, заливавший мир, так и хлестнул по ним, выбив жгучие слезы.