Любовник Большой Медведицы
Шрифт:
В субботу вечером пил я с хлопцами в салоне у Гинты. Весело было. Антоний так наяривал на гармони, что аж стаканы по столу прыгали. Вдруг меня кто-то пнул под столом. Думаю, Мамут, больше некому. Смотрю на него. А он ноготь на левой руке угрыз, а пальцем правой и глазами показывает на дверь. Гляжу. Там стоит Альфред Алинчук. Мамут зареготал хрипло и объявил:
— Глянь-ка, кого дятел настукал!
Все расхохотались. Альфред поспешно скрылся за дверью.
А мы пили дальше. Веселье шло полным ходом. Лорд
Поздно вечером возвращался к себе. На небе искрились звезды. Зашел во двор к Трофидам. Калитку на засов закрывал. И в этот момент справа от меня раздался выстрел… потом второй, третий, четвертый. Я упал на землю у ворот. Услышал быструю поступь в саду — кто-то уходил. Я вскочил на ноги, выхватил из кармана нож, вбежал через открытую калитку в сад. Тихо. Минуту прислушивался, вернулся к воротам, вышел на улицу. Поблизости — никого. Жаль, фонарика с собой не взял. Может, смог бы в саду догнать стрелявшего. А так — все напрасно. С того времени всегда носил с собой фонарик.
Назавтра тщательно осмотрел калитку и стену дома у ворот. Все пули застряли в толстых бревнах. Мне удалось достать одну.
Когда постучал в дом, Геля, отомкнувшая двери, спросила встревоженно:
— Пан стрелял?
— Не… дурак какой-то устроил бучу. Напугать меня хотел.
— Видела я, кто-то здесь крутился под окнами вечером, — заметила дивчина.
Назавтра Янинка разбудила меня спозаранку.
— Там вас сумасшедший какой-то зовет!
— Что за сумасшедший? Почему сумасшедший?
— Так он же смеется и смеется!
— Значит, каждый, кто смеется, для тебя — сумасшедший?
— Не-а. Но можно немножко посмеяться, а он все время!
— Где он?
— За сараем. Сказал, чтоб никому, кроме Владка, не говорила, дело о-очень важное!
Оделся поспешно и вышел. За сараем увидел сидящего в зарослях лопухов Есю Гусятника. Блестя круглой безволосой головой, выглядывал он из-за широких листьев, как месяц из-за тучи.
— Что скажешь? — спросил я, поздоровавшись.
— Дело есть. Очень важное.
— Ну, слушаю.
— Только секрет. Рассказать могу, но при условии: никому не скажешь, что от меня узнал.
Оглянулся по сторонам.
— Алинчуки тебя пришить хотят. Альфред пару наших хлопцев подряжал на тебя. Сто рублей сулил.
— Откуда знаешь?
— Хлопцы ко мне приходили советоваться. Меня-то все знают. Спрашивали: кто таков ты. Я им говорю, чтобы не смели на тебя, ты ж с Трофидой ходишь. Ты сейчас смотри, будь осторожен. Алинчуки — то холера!
— Спасибо, — говорю ему. — Теперь буду знать, кто на меня
— Да-а? — спросил Еся удивленно. — То не из наших. Это сами Алинчуки. Ты смотри, если хочешь железкой доброй обзавестись, так дам тебе. У меня хватает.
Попрощался я с Есей, и пошел он, крадучись, берегом реки, обходя местечко стороной. А я вернулся домой позавтракать. И долго размышлял над словами Еси.
9
Приоделся я вечером — на тип-топ! Рубашку надел коричневую с золотистыми цветочками, причудливо завязал темно-фиолетовый в розовую полоску галстук. А костюм — темно-синий. Прихватил тросточку и вышел из дома.
На базаре встретил Щура.
— Ты куда? — спросил тот.
— К Сашке.
— Ага, на вечеринку! И я туда же дыбаю!
Вырядился Щур сущим графом: серый костюм, лакированные туфли, зеленый галстук. На голове светлая фетровая шляпа с широкими полями.
Когда подходили к Сашкиному дому, еще издали услышали гармонь.
— Антоха загибает! — определил Щур.
Сквозь открытые двери по двору тянулась широкая полоса света. Рядом с домом митусились смутно различимые фигуры. Слышались шепот, смешки.
Мы зашли — и сразу оглохли от неистовства гармони. Антоний от вдохновения даже зажмурился.
Тут толпились, вопили, голосили. От топота дрожали стены дома. Весь зал заполнила кружащаяся в танце, притопывающая толпа. Антоний выдавал модного тогда «Карапета». Кто-то посвистывал, кто-то подпевал под музыку.
Стали мы со Щуром у стены, присматриваясь к танцующим. Щур кивнул в сторону высокого тощего хлопца с темным, цыганским лицом и зачесанными по-казацки волосами.
— Это Гвоздь… машинист, — сказал он мне.
Танцевал Гвоздь с совсем молоденькой, может, лет пятнадцати, девчушкой. Маленькая — едва доставала ему до груди, но очень уж была красивая, с чудесным лицом. Танцуя, смешно семенила вокруг здоровенного контрабандиста, а тот ее подхватывал, поднимал, кружа. Размашисто танцевал — выгибался, подпрыгивал, притопывал.
— Его любовница, — сказал Щур через минуту.
— Ну-у? — удивился я.
А вообще, некрасивых девчат тут не было. Контрабандисты любились с самыми красивыми девушками в местечке.
Увидел я Лорда, блестевшего набриолиненными волосами. Неплохо он танцевал, словно бы нехотя, с высокой полной дивчиной в темно-зеленом платье. Фигура у девушки была что надо, но лицо имела мертвенно-бледное, упырячье, на маску похожее. Может, с пудрой неподходящего цвета переборщила?
Увидел и Ваньку Большевика, с болезненной усмешкой прижимавшего к себе мясистую девицу с толстыми, розовыми, голыми руками. Так ее облапал, что бедной приходилось голову отворачивать.