Любовник
Шрифт:
А пока мы с ним беседуем. Он рассказывает о себе. Он сам из мошава [38] недалеко отсюда. После Шестидневной войны ему надоело обрабатывать землю, он сдал свой участок в аренду, купил тягач и теперь занимается тем, что буксирует по ночам застрявшие на дорогах машины. Работает на фирму по буксировке машин.
Но и это занятие ему опротивело. Он плохо видит, да и не понимает ничего в новых моторах. Даже и не пытается выяснить, в чем дело, а просто сразу же оттаскивает машину в гараж. И фирма уже выражала ему недовольство.
38
Мошав – сельское кооперативное поселение.
– И много по ночам работы?
– Хватает. Евреи разъезжают все время.
Он смотрит, как я прочищаю бензонасос, подбираю новый винт. Дает мне какие-то странные советы. Нельзя сказать, чтобы он имел ясное представление об устройстве машин.
– Скажи, тебе в последние месяцы не попадался светло-голубой «моррис», модель сорок седьмого года?
– Чего тут только нет: «моррисы», «вольво», «БМВ», «форды», «фольксвагены», «фиаты». Модели на все вкусы. Сколько ни увеличивают налоги, а на дорогах все больше машин.
– Но маленький светло-голубой «моррис»…
– И «моррис», и всякие другие. Он плохо соображал спросонья.
Я завел его тягач. Он был в восторге. Сможет теперь вернуться и поспать дома. Может, я хочу немного подработать, он будет давать мне определенный процент.
Я улыбнулся, эта идея развеселила меня.
– Нет, но я мог бы купить у тебя твой тягач.
– Купить?
– Да. Для чего тебе в твоем возрасте крутиться ночью по дорогам?
Он почесывает в голове.
– Сколько дашь?
– Пригони его завтра ко мне в гараж, и договоримся.
Назавтра в полдень Эрлих говорит мне:
– Ты что, звал кого-то, чтобы он продал тебе тягач?
Я вышел к нему. Он стоял там, низкорослый, плотный старик крестьянин, около своего тягача. Я вспомнил отца, тот же акцент, тот же говор. Он смотрел, пораженный и удивленный, на огромный гараж, на несколько десятков рабочих.
– Это все твое?
– Да.
– А я предлагал тебе работать у меня… – сказал он то ли с горечью, то ли усмехаясь.
Я осмотрел тягач. Он был в довольно запущенном состоянии. Я позвал Хамида, чтобы он проверил мотор, а Эрлиху велел поинтересоваться ценами на рынке. Через час они дали мне полный отчет. Я сказал Эрлиху:
– Ну так назови ему цену и купи этот тягач. Эрлиху не нравилась вся эта сделка.
– Зачем тебе нужен тягач?
– Начнем буксировать по ночам застрявшие машины.
– А кто будет этим заниматься?
– Я.
– Ты? – Он не поверил.
– Да, почему нет? Думаешь, я уже забыл, как работают…
Наим
Назавтра он не пришел в гараж. Рабочие ни о чем меня не спрашивали, словно их ни капли не трогало, что я ночевал у него. Только Хамид спросил, какую работу я выполнял ночью, и я сказал, что он чинил испортившийся котел у себя дома и что я подавал ему инструменты.
Через день Адам пришел на работу, но не перекинулся со мной даже словом. Прошел еще день, а он будто не видит меня, и так день за днем. Один раз он заметил меня, улыбнулся и сказал: «Ну, как поживают стихи?» Не успел я ответить, как его позвали к телефону и он исчез. Прошло уже две недели с той ночи, а он словно забыл обо мне. Забыл, что я ночевал в его доме, мылся в его ванне. Не знаю почему, но мне стало очень грустно, хотя чего мне от него ждать?
И стихи не читались, все время я старался крутиться возле него, может, он скажет мне что-нибудь, может, пошлет куда-нибудь, но он в упор меня не замечал. Я прямо в собаку превратился, чую его запах, ощущаю следы его присутствия. Но он очень занят, все время уходит куда-то. Купил старый тягач и все время только вокруг него и хлопочет, забросил весь гараж. Обновил его, покрасил, приделал разные приспособления, а сам постоянно в каком-то напряжении, просто комок нервов.
Дни становятся все длиннее. Утром, когда мы выезжаем из деревни, уже светло, и возвращаемся мы тоже засветло. А мне все ужасно наскучило. Только и делаю, что регулирую тормоза, лежу под машинами и кричу евреям: нажми, подержи, освободи, потихоньку, нажми. И евреи слушаются.
А дни проходят, похожие один на другой. Ничего не происходит. Снова говорят о войне, и радио тарахтит без перерыва. И мы тоже стали слушать, что говорят евреи о себе, беспрестанно ноют, ругают сами себя, и нам это даже нравится. Приятно слышать, какие они испорченные и глупые и какая у них тяжелая судьба, хотя это совсем незаметно – все время меняют машины, покупают новые, побольше.
Однажды в конце рабочего дня он привел свой тягач, чтобы отрегулировать тормоза. Сам залез под машину, а мне велел нажимать на тормоз, не доверяет мне, что ли, сделать самому. Эта его машина всем уже страшно надоела, возится с нею, как ребенок, ни разу в жизни не видевший машины. Потом он закончил работу, вылез из-под машины, смотрит на нее с любовью – что бы еще улучшить. Так мы стояли с ним вдвоем в тишине, ни единой души рядом. Я испугался, что он опять ускользнет от меня, и вдруг у меня вырвалось:
– Как поживает бабушка?
Хотя мне хотелось спросить, как поживает Дафи, но получилось у меня – «бабушка». И я покраснел…
– Какая бабушка? – удивился он.
– Бабушка, у которой мы были ночью… которая потеряла память и нашла ее…
– А… бабушка… ха… ха, она в полном порядке, передает тебе привет.
И начал испытывать подъемный кран, поднимает его и опускает. Вдруг он посмотрел на меня, стал внимательно приглядываться. Видно, его осенила какая-то новая идея.
– Послушай, ты мне нужен для ночной работы на этом тягаче. Отец разрешит тебе ночевать в городе?
– Конечно… – сразу же загорелся я, – моему отцу совсем неважно, где я ночую…
– Ну и прекрасно, принеси завтра свои вещи… пижаму и все остальное. Начнешь работать по ночам на тягаче… будем буксировать машины… будешь ездить по дорогам… вместе со мной…
Ох как сильно забилось у меня сердце, какое счастье привалило!
– Хорошо… а где же я буду спать? Опять у вас в доме…
Он посмотрел на меня немного удивленно.
– Найдем тебе место… не волнуйся… организуем что-нибудь здесь, в гараже, а может быть, даже у госпожи Армозо… у бабушки… – и снова рассмеялся, – а что, будешь спать у нее… отличная идея… она будет заботиться о тебе, а ты немного поможешь ей.