Любовные чары
Шрифт:
Какая там любовь! Десмонд в ее глазах лишь бледное подобие Алистера. Зачем ей любить Десмонда, когда племенной жеребец Хьюго в любую минуту готов удовлетворить ее пыл. Хм, похоже, под ледяной оболочкой мисс Ричардсон скрывается весьма страстная натура – вон как она визжала. Так же и Агнесс вопила тогда, в конюшне с Хьюго.
Агнесс… Марина зажмурилась, вспоминая. Почему та вдруг пришла ей на ум? Агнесс что-то сказала такое… «Я думала, что это леди… Урсула» – вот что она сказала.
Черта с два! Она думала, что это леди Джессика. И смертельно испугалась, что ее шашни с Хьюго станут известны даме, которая, судя по всему, крепко держит дом в своей изящной ручке… с бриллиантовым кольцом на пальце. И скоро Десмонд окажется стиснутым той же железной хваткой!
Такого нельзя допустить! Десмонд должен узнать…
Марина вдруг поняла, что едва плетется по тропинке. Павильон совсем рядом, она и десяти шагов от него не сделала! Рванулась вперед, заставляя закоченевшие ноги двигаться, и со всего маху наткнулась на что-то всем телом. И услышала голос, подобный шуму ледяного январского ветра в вершинах елей:
– Вижу, вы еле тащитесь, сударыня!
Повиснув в его руках, Марина, не веря глазам, смотрела в лицо, искаженное выражением жгучего презрения.
– Ты здесь… – слабо выдохнула она.
– Я вернулся, – сказал он. – Почему-то, когда я пришел к себе, мне показалось, будто увиденное было лишь страшным видением, наваждением. И испытал неодолимое желание вернуться и убедиться собственными глазами, что павильон пуст. Но… Я видел тебя выходящей из него.
– Я тоже только что вернулась! – наконец подала голос Марина. – Там Хьюго. С женщиной.
– С другой? – ухмыльнулся Десмонд. – Что, тебя ему было мало?
– Все не так! – хрипло выкрикнула Марина. – Я убежала сразу вслед за тобой! А потом… потом к нему пришла Джессика…
– Замолчи! – прошипел Десмонд. – Не смей впутывать сюда Джессику! Ты клевещешь на нее!
– Клевещу? А вспомни, от кого ты получил письмо… Кто тебе обещал что-то показать, открыть глаза… Она и меня заманила сюда, сговорившись с Хьюго…
Десмонд глядел на Марину с отвращением.
– Трудно поверить, что Джессика гоняется за Хьюго. Вы его с ней не поделили, что ли?
– Да при чем тут Хьюго? Мне не нужен никакой Хьюго! Я люблю тебя! – С этим криком, чудилось, сама душа исторглась из тела Марины. Обессилев, она повисла на руках Десмонда.
– Не смей говорить о любви! – выдохнул он с ненавистью, отдергивая от нее руки с такой стремительностью, будто наткнулся на змею и та укусила его.
А Марина уже ни о чем больше не могла говорить. Когда Десмонд разжал руки, она рухнула, где стояла. И даже не почувствовала удара о землю…
Очнулась она от боли. Боль была везде – ныла спина, саднило живот, ноги жгло, как огнем… Единственным приятным чувством, которое ощутила Марина, было тепло.
Кто-то дернул ее за волосы: раз, другой, третий – и она вскрикнула, пытаясь поднять тяжелые веки, – да так и подскочила, услышав голос Десмонда:
– Отлично, вы пришли в себя. Давайте-ка выпейте….
Марина открыла глаза и недоверчиво уставилась на Десмонда, который одной рукой пытался приподнять ее голову, а другой подсовывал к губам рюмку с тяжелой, темной, резко пахнущей жидкостью.
– Где я? – пролепетала Марина, морщась от острого запаха и глядя на растрепанные волосы Десмонда, его румяное лицо, расстегнутую чуть ли не до пояса рубашку. Трещал камин, кругом горели свечи. Она бросила взгляд по сторонам, но не поняла, где находится. Не у себя в комнате, точно. – И что это?
– Не яд, – буркнул Десмонд, проигнорировав первый вопрос. – Пейте, ну!
– Зачем? Где я нахожусь? Как я сюда попала?
– Ну, коли посыпались вопросы, значит, моя прекрасная неверная жена окончательно пришла в себя! – хмыкнул Десмонд, нетвердо ставя рюмку на столик. Та покачнулась, и несколько капель плеснулось через край.
Марина вытаращила глаза:
– Да вы пьяны?!
– Ну да, самую малость, – покладисто кивнул Десмонд. – Трудно было не опьянеть! Тут все вокруг опьянело, пока я растирал этим отличным французским коньяком ваши ножки. Кстати, попробуйте пошевелить ими. Вы их чувствуете?
Ногами-то Марина пошевелить могла, а вот языком – нет, до того была изумлена. Растирал ей ноги коньяком? Он что, спятил?
– Нет, – покачал головой Десмонд, и Марина так и не поняла, то ли он проник в ее мысли, то ли ее язык все-таки зашевелился. – Нет, я в своем уме. А вот вы, верно, были не в своем, когда бегали босая по парку.
– Вы что… принесли меня оттуда? – тихо спросила она.
– Увы, да, – кивнул Десмонд. – Вас бы, конечно, следовало пригнать плетью, а мне пришлось тащить вас на руках.
– Почему?
– Вы без чувств были, – буркнул Десмонд. – И посмотрели бы на себя! Ноги по колено в грязи, все исцарапаны, на животе тоже царапина, рубаха разорвана в клочья, волосы перепутаны и все в сосновых иглах… Жуткое зрелище!
Он передернулся с такой брезгливостью, что Марина обиделась.
– Ну так и бросили бы меня там.
– Да не мог я вас оставить, – вздохнул Десмонд. – Вы бы к утру замерзли, и вообразите, какие пошли бы слухи, ежели б вас нашли утром полуголой, истерзанной… мертвой. Вы ведь все-таки моя… кузина, – продолжил он после заминки, от которой у Марины замерло сердце, – хоть и прекрасная и неверная!
– Я не… – выдохнула Марина, желая, чтобы он опять назвал ее женой.
– Не прекрасная? Или не кузина? – невозмутимо вскинул брови Десмонд.
– Не. невер… не не-вер-ная! – запутавшись, по складам выговорила Марина.
– Не неверная? Ну, тогда я не только пьян, но и слеп.
– Вы слепы, слепы! – в отчаянии выкрикнула она. – Вы ничего не замечаете, видите только то, что вам хочется видеть!
– То есть вы полагаете, что я всю жизнь мечтал увидеть, как вы валяетесь в постели с Хьюго? – прорычал Десмонд. – Ну так вы ошибаетесь!