Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1
Шрифт:
На следующий день мы рано пришли в Сполето, где у брата Стефано было два доброжелателя, и, чтобы не давать ни одному из них причины для ревности, он осчастливил обоих. У первого нас по-княжески потчевали обедом, а ко второму мы отправились на ночлег и ужин. Этот человек был богатым виноторговцем и отцом многочисленного семейства. Он угостил нас восхитительным ужином, в котором ничто не оставляло бы желать лучшего, если бы францисканец, уже зарядившийся во время обеда, не опьянел окончательно. Придя в таковое состояние, решил он получше угодить хозяину, выдумывая всякие пакости о том человеке, у которого мы обедали. Когда монах дошёл до того, что назвал его вором, а его вина — подкрашенной водой, я опять не стерпел и сказал ему, что сам он первейший враль и мерзавец. Хозяин с хозяйкой успокаивали меня, приговаривая: “Ну как же нам не знать своего соседа!”, но монах швырнул в меня салфеткой, и его пришлось увести спать и запереть на ключ в отдельную комнату.
Утром я встал пораньше и рассудил за лучшее уйти одному, но в это время явился проспавшийся Стефано и стал уговаривать меня не портить добрые отношения и не сердиться друг на друга. Оставалось лишь покориться судьбе, и мы отправились в путь. В Соме хозяйка таверны, женщина редкой красоты, угостила нас отменным обедом с восхитительным кипрским вином, которое привозили ей венецианские почтальоны в обмен на превосходные трюфели, кои они с выгодой продавали в Венеции. Я оставил у этой женщины частицу своего сердца.
Трудно описать моё негодование, когда в двух милях от Терни проклятый монах показал мне небольшой мешок с трюфелями, которые он в благодарность за гостеприимство украл у нашей очаровательной хозяйки. Он обобрал её не менее чем на два цехина. Кипя гневом, я вырвал у него мешок и заявил, что полагаю своим долгом непременно возвратить похищенное. Однако негодяй отнюдь не хотел расставаться со своею добычею. Он бросился на меня, и началась настоящая потасовка. Фортуна не замедлила сделать свой выбор — монах замахнулся палкой, но я успел опрокинуть его в канаву и оставил валяться там. Возвратившись в Терни, я написал прекрасной трактирщице письмо с извинениями и отослал похищенные трюфели.
Из Терни я пешком добрался в Ортиколо, где остановился посмотреть красивый старинный мост, и затем возница за четыре паоло отвёз меня в Кастель-Нуово, откуда я дошёл до Рима. Я прибыл в сию древнюю столицу мира первого сентября, ровно в девять часов утра.
В кармане у меня было лишь семь паоло, и по этой причине ничто не привлекало моего внимания — ни красивый въезд в город у Порто-дель-Пополо, ни площадь того же имени, ни изукрашенные порталы храмов. Я сразу же направился к Монте-Маньянополи, где, согласно адресу, должен был найти своего епископа. Мне сказали, что он уже два дня как уехал и оставил для меня приказание следовать за ним в Неаполь. Назавтра туда отправлялась карета. Я не заботился осматривать Рим и оставшееся до отъезда время провёл в постели. Моими спутниками оказались трое крестьян, и за всё время я не сказал им и двух слов. Шестого сентября я был уже в Неаполе.
Выйдя из кареты, я тотчас же пошёл по данному мне адресу — епископа там не оказалось. В монастыре францисканцев, куда я обратился за помощью, сказали, что он уехал в Марторано, но никто не мог ответить, оставил ли для меня епископ какие-нибудь указания. Так я оказался один в громадном городе, с восемью карлино в кармане, без единого знакомства и не зная, где приклонить голову. Но судьба призывала меня в Марторано, и я был полон решимости добраться туда, тем более что оставалось преодолеть всего двести миль.
Несколько экипажей как раз отправлялись в Козенцу, но их хозяева, узнав, что я еду совсем без вещей, соглашались взять меня, лишь получив деньги вперёд. Бесспорно, это была здравая предосторожность, но мне-то надобно было попасть в Марторано. Я решился идти пешком и, отбросив стыд, просить в пути пищу и ночлег, как это делал преподобный брат Стефано.
Прежде всего я устроил небольшую трапезу, истратив четверть своей наличности. Разузнав, что мне надо идти по Салернской дороге, я направился в Портичи и по прошествии полутора часов достиг сего места. Усталость уже давала знать о себе, и ноги, не советуясь с головой, привели меня прямо к трактиру, где я спросил комнату и ужин. Мне подали превосходное кушанье, а ночь я провёл с величайшим удобством в прекрасной постели. Утром я сказал хозяину, что останусь обедать, и отправился осматривать королевский дворец. У входа ко мне подошёл услужливого вида человек, одетый в восточный костюм, и предложил показать все достопримечательности дворца. Моё положение было таково, что я уже ни от чего не отказывался и посему с признательностью поблагодарил его.
Во время разговора я упомянул, что приехал из Венеции. На это он отрекомендовался уроженцем Занты или, как он выразился, моим подданным. Понимая истинную цену его комплимента, я лишь слегка поклонился.
— У меня есть, — сказал он, — превосходный левантийский мускат, и я охотно уступлю его вам по сходной цене.
— Не отказываюсь. Но в мускатах я разборчив.
— И совершенно правы. У меня он самого лучшего качества, и, если вы почтите вашего покорного слугу, мы отведаем его за обедом.
— С величайшей охотой.
— Могу предложить вам также самое и цефалонийское. Кроме того, у меня есть довольное количество разных минералов — купороса, киновари, сурьмы, а также сто квинталов ртути.
— И всё это здесь?
— Нет, в Неаполе. Тут у меня только мускат и ртуть.
— Я возьму и ртуть.
Вполне естественное побуждение, а отнюдь не стремление обмануть толкает ещё не привыкшего к бедности юношу упоминать в разговоре с богатым человеком о своих средствах, ибо он просто стыдится нужды. Во время беседы я вспомнил об амальгаме ртути, свинца и висмута, дающей увеличение ртути на четверть. Я подумал, что если греку неизвестен сей способ, то можно будет извлечь из этого выгоду. Однако же прямо предложить ему мой секрет для покупки казалось мне чересчур неловким. Надо поразить его чудесным увеличением ртути, и тогда дело будет сделано. Обман — это порок, но честную хитрость можно почитать за осмотрительность разума. Конечно, подобная добродетель сходна с мошенничеством, и поэтому тот, кто при нужде не умеет пользоваться ею с благородством, заслуживает лишь презрения.
Осмотрев дворец, мы вернулись в трактир. Грек пригласил меня к себе и велел поставить два прибора. В соседней комнате я увидел большие бутылки муската и десятифунтовые сосуды с ртутью. Я уже решился, как мне действовать, и попросил моего нового знакомца продать одну бутыль ртути. Договорившись о часе обеда, грек отправился по своим делам, а я унёс ртуть к себе и пошёл к аптекарю купить по два с половиной фунта свинца и висмута. Затем я возвратился и приготовил свою амальгаму.
Мы весело отобедали, грек был очень доволен, что его мускат чериго пришёлся мне по вкусу. Между прочим он спросил, зачем я покупаю ртуть. “Вы можете узнать это, придя в мою комнату”, — отвечал я. Он последовал за мною и увидел свою ртуть, разлитую в две бутылки. Тут же у него на глазах я наполнил его прежний сосуд, и он был чрезвычайно поражён тем, что у меня осталась ещё четверть сего количества. Я лишь рассмеялся его удивлению. Потом, позвав слугу, велел пойти к аптекарю и продать мою ртуть. Через минуту слуга возвратился и подал мне пятнадцать карлино. Я возвратил ошеломлённому греку его бутыль со ртутью, поблагодарил за доставленную возможность получить лишние деньги и не забыл сказать, что завтра утром уезжаю в Салерно. “Но сегодня мы сможем вместе поужинать?” — спросил он.
Мы отправились прогуляться к Везувию и беседовали о тысяче предметов, однако про ртуть не было сказано ни слова. Всё же грек казался чем-то озабоченным. За ужином он сказал, что я вполне могу остаться ещё на день и заработать сорок пять карлино на остальных трёх бутылях. Я ответил ему с чувством, что не нуждаюсь в деньгах и проделал сей опыт единственно из желания позабавить его.
— В таком случае вы должны быть очень богаты.
— Нет, я работаю над получением золота, а это нам дорого обходится.