Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1
Шрифт:
Тогда же из Мантуи в Венецию приехал мой друг Балетти, которому предложили ангажемент в театре Св. Моисея на время Вознесенской ярмарки. Он привёз с собой Марину, но поселился отдельно от неё, так как она покорила сердце одного богатого английского еврея и тот тратил на неё большие деньги.
Я собирался сначала поехать на ярмарку в Реджио, затем в Турин, куда съезжалась тогда вся Италия по случаю бракосочетания герцога Савойского с испанской инфантой, а оттуда в Париж, где приготовлялись великолепные празднества к предстоящему разрешению от бремени мадам дофины.
Балетти также предполагал совершить это путешествие к своим родителям, которые служили в парижских театрах.
Сам он собирался выступать в Итальянской Комедии на ролях молодых любовников. Для меня никто не мог быть приятнее такого спутника, да и в Париже он мог доставить мне тысячу удобств и полезных знакомств.
Я оставил своего брата Франческо в школе батальной живописи синьора Симонетти и обещал в Париже не забывать о нём — тогда в сей столице таланту всегда был обеспечен успех.
В Венеции оставался и другой мой брат, Джованни, но он собирался ехать в Рим, где ему пришлось четырнадцать лет проработать при мастерской Рафаэля Менгса. В 1764 году он переехал в Дрезден и жил там до своей смерти, последовавшей в 1795 году.
Балетти выехал прежде меня, а 1 июня 1750 года я покинул Венецию, намереваясь присоединиться к нему в Реджио. Я был превосходно экипирован и имел достаточно денег, чтобы ни в чём не нуждаться, конечно при условии благоразумного поведения.
Ровно в полдень я высадился с гондолы на мост у Тёмного озера и взял почтовую карету до Феррары. Приехав туда, я остановился у “Св.Марка”. Когда, предшествуемый слугою, я поднимался в свою комнату, из общей залы вдруг донёсся взрыв смеха, и любопытство побудило меня заглянуть в оную. Я увидел там около дюжины персон, мужчин и женщин, сидевших вокруг богато сервированного стола. Не усмотрев в сём ничего необычайного, я уже собрался продолжать свой путь, но был остановлен восклицанием: “Ах! Вот и он!”, произнесённым мелодичным женским голосом. В ту же минуту одна из дам встала от стола и, заключив меня в объятия, сказала: “Поставьте скорее ещё один прибор! Я же говорила, что он приедет сегодня или завтра”.
После того как все присутствовавшие стоя приветствовали меня, она, освободив место рядом с собой, обратилась ко мне с такими словами:
— Любезный кузен, у вас, верно, недурной аппетит. (Тут она наступила мне на ногу). Представляю вам моего жениха, а это мои свёкор и свекровь. Но как же получилось, милый кузен, что матушка моя не приехала с вами?
Итак, мне надобно было что-то говорить.
— Ваша матушка, дражайшая кузина, будет здесь не позднее чем через три или четыре дня.
Поначалу я счёл сию странную особу совершенно мне неизвестной, но, присмотревшись, подумал, что, может быть, и знаю её. Это была Катинелла, известная танцовщица, с которой, впрочем, я не имел случая разговаривать.
Как нетрудно догадаться, она хотела, чтобы я экспромтом сыграл роль в пьесе её сочинения. Необычное всегда привлекало меня, и, поскольку кузина моя была хороша собой, я охотно вступил в игру, рассчитывая на вознаграждение. Пока я утолял голод, можно было ничего не говорить, и она воспользовалась этим, чтобы полунамёками привести меня к пониманию всех обстоятельств. Как выяснилось, бракосочетание могло состояться только после приезда её матери, которая привезёт платья и бриллианты. Мне также стало известно, что я капельмейстер и еду в Турин сочинять музыку для свадьбы герцога Савойского. Сие последнее доставило мне особое удовольствие, ибо я мог без затруднений уехать завтра, что лишь увеличивало привлекательность моей роли. А если ожидаемое мною вознаграждение не воспоследует, нет ничего легче объявить здешней компании, что моя кузина сошла с ума. Впрочем, хоть Катинелла и приближалась к тридцати, она была замечательно хороша собой, чтобы сделать меня податливее воска.
Сидевшая напротив будущая свекровь, желая оказать гостю честь, наполнила бокал и подала мне. Когда я протягивал руку, она заметила, что пальцы мои несколько согнуты, и осведомилась о причине этого.
— Не беспокойтесь, мадам, — отвечал я, — у меня небольшое растяжение, но оно скоро пройдет.
При этих словах Катинелла, громко рассмеявшись, заметила, что сие лишит общество удовольствия послушать мою игру на клавесине.
— Очень странно, милая кузина, почему вы смеётесь?
— Я вспомнила, как два года назад, когда мне не хотелось танцевать, я тоже сослалась на растяжение.
После кофе знавшая обычаи вежливого обращения свекровь сказала, что синьорина Катинелла, конечно, хочет побеседовать со мной о семейных делах, и всё общество удалилось.
Когда я остался наедине с сей авантюристкой в приготовленной мне комнате, она бросилась на канапе и предалась безудержному хохоту. Немного успокоившись, она сказала:
— Хотя вы знакомы мне только по имени, я не сомневалась в вас. Но все-таки завтра вам лучше уехать. Дело в том, что я сижу здесь совершенно без денег уже два месяца. Мне пришлось бы продать те несколько платьев, которые оказались со мной, если бы, к счастью, в меня не влюбился хозяйский сын. Я подала ему надежду стать моим мужем и получить в приданое на двадцать тысяч экю бриллиантов, которые будто бы должна привезти из Венеции моя матушка. Но она, конечно, ничего не знает про эту интригу и не сдвинется с места.
— Но какова же будет развязка сей комедии, моя красавица? Я предвижу трагический конец.
— Ты ошибаешься. Все окончится очень весело. Я ожидаю с минуты на минуту графа Гольштейна, брата майнцкого электора. Он писал ко мне из Франкфурта и теперь должен быть в Венеции. Граф приедет за мной и повезёт на ярмарку в Реджио. Когда мы будем уезжать, я шепну моему женишку, что скоро возвращусь, а этого ему вполне хватит для совершенного счастья.
— Всё прекрасно, но я хочу жениться на тебе ещё до возвращения — нашу свадьбу нельзя откладывать ни на минуту.
— Ты с ума сошёл! Дождёмся, по крайней мере, ночи.
— Ни в коем случае, мне и так кажется, что я уже слышу карету графа. А если он опоздает, мы воспользуемся и ночью.
Я до сих пор помню, сколь она была очаровательна. К вечеру у нас собралось всё общество, и уже начались приготовления к прогулке, как вдруг послышался шум и подъехала запряженная шестёркой карета. Катинелла выглянула в окно и велела всем уйти, так как за нею, она уверена, приехал сам герцог. Отослав всех, она втолкнула меня в соседнюю комнату и заперла на ключ. Карета и вправду остановилась возле гостиницы, и я увидел, как из неё вылез вельможа раза в четыре толще меня, поддерживаемый несколькими лакеями. Он поднялся наверх и вошёл к невесте. Для меня же оставалось единственное развлечение — слушать их разговоры и наблюдать через щель всё, что Катинелла пыталась сделать с этой грузной тушей. Под конец сие глупое времяпровождение надоело мне, ибо продолжалось оно пять часов подряд, употреблённых ими на ласки, собирание и укладывание её тряпок, а также на ужин, за которым они большими бокалами выпили изрядное число бутылок рейнского. В полночь граф Гольштейн уехал, похитив у хозяйского сына предмет его нежной страсти.
За всё это долгое время никто не подходил к моей комнате, да я и остерегался звать кого-нибудь, боясь, что немцу может не понравиться присутствие тайного свидетеля его тяжеловесных нежностей, кои не делали чести ни одному из действующих лиц и дали мне повод к размышлениям относительно ничтожества всего рода человеческого. После отъезда героини сей пьесы я заметил через свою щель покинутого влюблённого и попросил скорее выпустить меня, ибо изрядно проголодался. Принесли кушанья, и несчастный юноша составил мне компанию. Он рассказал, что синьорина улучила минуту и обещала ему возвратиться через шесть недель, а сама при этом плакала и нежно его поцеловала.