Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1
Шрифт:
И вот я у дверей сего знаменитого человека, который сорок лет назад не дал Франции погибнуть в пропасти, уготованной для неё системой Лоу. Взойдя, увидел я его сидящим перед большим камином в обществе семи или восьми персон, коим он рекомендовал меня в качестве друга министра иностранных дел и генерального контролёра. Затем я был представлен каждому из сих господ и приметил, что среди них четверо интендантов финансового ведомства. Я поклонился каждому и предал себя покровительству Гарпократа, стараясь изобразить рассеянность, а на самом деле весь уйдя в глаза и уши.
Беседа, однако же, не составляла ничего примечательного. Сначала говорили о покрывшем тогда Сену льде на целый фут толщиной, потом о кончине г-на де Фонтенеля и про Дамьена, который не желал ни в чём признаваться. Было замечено, что сей процесс обойдётся королю в пять миллионов. Наконец, перешли на войну, и все восхваляли маршала Субиза, который недавно получил место главнокомандующего. От сего вполне естественно речь зашла о военных расходах и потребных для того средствах.
Я слушал и тяготился, так как все их рассуждения были напичканы нарочитыми выражениями, делавшими для меня невозможным услеживать за общей мыслью. И ежели молчание может придавать значительности, то полуторачасовое моё постоянство в этом отношении должно было сделать меня в глазах сих господ весьма значительной фигурой Наконец, когда зевота начала брать надо мною решительный верх, объявили, что обед подан, и следующие полтора часа я уже открывал рот, но лишь для того, чтобы отдать должное превосходным кушаньям. Когда подали десерт, г-н дю Вернэ пригласил меня в соседнюю комнату, а все другие оставались за столом. Мы прошли через зал, где к нам присоединился добропорядочного вида человек, которого г-н дю Вернэ представил мне под именем Кальсабиги. В кабинете хозяина нас уже ждали двое интендантов финансов. Г-н дю Вернэ с ласковою улыбкой подал мне тетрадь ин-фолио и сказал:
— Вот вам проект, господин Казанова. На титульном листе значилось: “Лотерея на девяносто выигрышей, определяемых один раз каждый месяц”. Я возвратил ему тетрадь и с величайшей уверенностью ответил:
— Сударь, должен признаться, что это и в самом деле мой проект.
— Но вас опередили, составитель его господин Кальсабиги, здесь присутствующий.
— Мне чрезвычайно приятно, что наши суждения совпадают. Осмелюсь только спросить, по какой именно причине вы отклонили сей проект?
— Противу него есть возражения, и довольно основательные, на которые отвечают весьма туманно.
— Со своей стороны, — холодно возразил я, — вижу только одну причину, а именно — король не пожелает дозволить своим подданным играть.
— Сию причину, как вы понимаете, можно не брать в соображение. Король позволит забавляться лотереей всякому, сколько ему угодно. Но будут ли играть?
— Мне удивительно, как можно в этом сомневаться, если, конечно, выигравшие будут уверены, что получат своё.
— Предположим, они станут играть, но где взять средства?
— Нет ничего проще, сударь. Королевская казна, указ Совета. Нужно только, чтобы нация поверила в способность короля выплатить сто миллионов.
— Сто миллионов!
— Да, сударь. Надобно поразить воображение.
— Но чтобы Франция поверила в это, следует предположить, что король действительно может проиграть их. А возможно ли сие?
— Безусловно. Но так может случиться лишь после того, как будет получено не менее ста пятидесяти миллионов, и, следственно, не возникнет никаких существенных затруднений. Зная силу политического исчисления, вы должны признать это.
— Сударь, это не только моё мнение. Согласитесь, что при первом розыгрыше король может потерять непомерную сумму.
— Возможно. Однако между причиной и действием, между возможным и сущим лежит бесконечность. Смею уверить вас, что для полного успеха лотереи королю надобно при первом розыгрыше потерять крупную сумму.
— Что вы, сударь! Это было бы величайшим несчастьем.
— К таковому несчастью следует стремиться. Моральные побуждения суть лишь вероятности. Как вам известно, сударь, все страховые конторы процветают. Я готов доказать перед любыми математиками Европы, что, если не вмешается Всевышний, королю никак невозможно не выиграть в этой лотерее один к пяти. В этом весь секрет. Согласитесь, разум обязан признавать математические доказательства.
— Не сделаете ли вы нам любезность изложить перед Советом ваши соображения?
— С величайшим удовольствием.
— И ответите на все возражения?
— Надеюсь, я смогу это сделать.
— Не покажете ли вы мне свой проект?
— Только в том случае, сударь, ежели согласятся принять его и гарантируют мне те преимущества, кои я сочту необходимыми.
— Но ведь ваш проект совершенно совпадает с тем, который перед вами.
— Сомневаюсь. Я вижу господина Кальсабиги впервые, и поелику ни он не посвящал меня в свой проект, ни я его в свой, весьма затруднительно, и навряд ли вообще возможно, чтобы мы были согласны по всем пунктам. Кроме того, в моём проекте исчислена общая прибыль короля за год, что доказывается самым положительным образом.
— Значит, можно отдать сие предприятие компании, которая уплатит королю заранее определённую сумму.
— Прошу прощения, но я не хотел бы связывать себя с каким-либо обществом, ибо оно, желая увеличить доход, на самом деле сократит его.
— Непонятно, как это может произойти.
— Тысячами способов, каковые я готов изложить вам в другой раз, и, несомненно, вы согласитесь со мною. Я приму участие в этой лотерее только при условии, если она будет королевской.
— Господин Кальсабиги держится точно такого же мнения.
— Сие мне весьма приятно, но отнюдь не удивительно, ибо рассуждение и должно было привести его к этому.
— Во сколько оцениваете вы прибыль?
— В двадцать процентов. Тот, кто отдаст шесть франков, получит пять, и, несомненно, ceteris paribus, [13] вся нация заплатит монарху не менее пятисот тысяч франков в месяц. Я докажу сие Совету, ежели он, признав истину, основанную на физическом или политическом исчислении, не станет уклоняться от той цели, достижение коей вполне несомнительно.
13
При прочих равных условиях (лат.).
Я чувствовал, что могу говорить и отвечать, и испытывал от сего превеликое удовольствие. Мне понадобилось выйти на минуту, и когда я возвратился, все эти господа собрались в кружок и с величайшей серьёзностью обсуждали мой проект.
Ко мне подошёл г-н Кальсабиги и прочувствованно пожал мою руку, изъявив при сём желание поговорить со мною. Я отвечал, что почту за честь более близкое с ним знакомство. На этом, оставив г-ну дю Вернэ свой адрес, я откланялся, не без удовольствия приметив на всех лицах произведённое мною благоприятное впечатление.