Любовные прикосновения

Кингсли Джоанна

После того как их оставили наедине и заперли, оба они долго и молчаливо размышляли над тем, что увидели, и перебирали возникшие в памяти картины прежней жизни.

Милош заговорил первым.

– Прошу прощения, что не могу принять вас подобающим образом, как раньше, мистер Ливингстон.

– Я очень рад возможности поговорить с вами. Последовала пауза.

– Вы хорошо выглядите.

– Разве у нас есть время для комплиментов? – сухо спросил Милош. – В нашем распоряжении всего лишь пятнадцать минут, и я не знаю, что привело вас сюда. Знаете ли вы, какой чести они вас удостоили? За все время заключения,

вы – третий мой посетитель.

– А кто же были остальные? – спросил Джин, надеясь, что одним из них могла быть Кат.

Но Милоша невозможно было увести в сторону.

– Скажите мне, зачем вы здесь!

– Кат исчезла, и я пытаюсь разыскать ее. Я думал, что вы, может быть, знаете, где ее искать.

Джин решил, что не будет упоминать имени Лари, если только не поймет, что Милошу уже известно о ребенке Катарины.

Милош наклонил голову, глубоко вздохнул, а потом сделал долгий выдох. Он выглядел словно человек, скорбящий у свежей могилы. Наконец он поднял глаза.

– Кат была моей первой посетительницей – через несколько недель после суда надо мной. Они арестовали ее в тот же самый день, узнав, что она ваш агент.

В его словах не было ни малейшего признака гнева.

– Я хотел помочь вам обоим.

– Я не обвиняю вас, мистер Ливингстон. Вы ведь любили ее, не так ли?

Джин кивнул.

– А она любила меня, – продолжал Милош. – Поэтому она сделала все, что могла, чтобы спасти мне жизнь. Но с того дня я не получал от нее никаких известий. Мне сказали, что ее приговорили к восьми годам заключения. Нам ни разу не позволили встретиться. Восемь лет прошло, ее освободили… И я ждал ее. Но она так и не пришла. Не знаю, предпринимала ли она какие-нибудь попытки или нет.

Его голос был ровным и бесстрастным. Джин подумал, что страдание, должно быть, настолько иссушило его душу, что там остались одни только рубцы – и никаких чувств: ни боли ни радости.

Милош, казалось, догадался, о чем он думал.

– Мы умираем здесь, мистер Ливингстон. Может быть, мы возродимся, а может быть, нет, когда нас выпустят отсюда. Не знаю, смогла ли Кат сбросить с себя тяжелый груз этих восьми лет, после того как обрела свободу.

Он улыбнулся.

– Хотя меня ничуть не удивляет, что она исчезла. Ведь Кат была великой актрисой и реализовала себя, перевоплощаясь в других людей. Она, может быть, просто написала для себя новую роль.

Из отведенного им времени оставалось всего десять минут, но Джин уже знал то, ради чего пришел сюда. Разумно ли с его стороны продолжать этот разговор и задавать новые вопросы, способные только резче оттенить одиночество и заброшенность, от которых страдал Милош? Или оставить ему его надежды и иллюзии, которые поддерживали его все эти годы и которые будут нужны ему и в будущем?

– Хотите ли вы, чтобы я прислал вам что-нибудь? – спросил Джин.

– Да, множество вещей. Но они все равно никогда не дойдут до меня.

Джин уже собирался встать и позвать охранника, но простое любопытство побудило его задать еще один вопрос.

– Вы сказали, что у вас было три посетителя. Кто же был третьим?

Милош заколебался, словно не был уверен, хочется ли ему отвечать.

– Это был человек по фамилии Павлецки, – наконец проговорил он. – Партийный функционер. Он приходил много лет назад. Хотел, чтобы я подписал бумаги,

которые позволили бы ему официально удочерить моего ребенка.

Джин постарался скрыть свое удивление.

– Ребенка?.. – тихо повторил он.

– Да, нашего ребенка, Кат и моего, девочку, которую она родила в тюрьме. У этого человека, Павлецки…

– Она не могла быть вашей дочерью! – воскликнул Джин. – Ведь вы… не были с Кат.

– Говорю вам, я был с ней, мистер Ливингстон. Один раз. Как раз перед ее арестом.

– И вы…

– Мы – разлученные влюбленные, – с чувством удовлетворения ответил Милош. – Это было как раз за восемь с небольшим месяцев до рождения девочки.

У Джина закружилась голова, он мысленно перенесся назад, в то далекое время, когда состоялось его единственное любовное свидание с Кат. Это случилось за три недели до ее ареста. Он пристально смотрел на Милоша, погрузившись в спор с самим собой по поводу того, стоит ли пытаться внести ясность в такой щекотливый вопрос.

Что он может выиграть из этого? Каким образом любой из них может узнать правду? Хотя у Джина не было никаких сомнений по поводу того, что у Кат были основания назвать именно его отцом Лари. Будет ли с его стороны жестокостью или милосердием сказать Милошу, что произошло с дочерью Кат?

Он принял решение – скорее, чтобы спасти самого себя, а не Милоша.

– Знаете ли вы, что случилось с ребенком?

– Я не стал бы подписывать никаких бумаг для этого проклятого гада, который приходил сюда. Мне хотелось верить в то, что Кат, выйдя из тюрьмы, каким-то образом сможет вернуть себе дочь и убежит с ней за границу. Ваш визит, мистер Ливингстон, дал мне проблеск надежды на то, что именно поэтому ее трудно отыскать. Может быть, вам следует искать ее за пределами страны… Кат и девочку?

– Возможно, – рассеянно ответил Джин.

Он встал, пытаясь найти какие-нибудь добрые прощальные слова.

– Положение улучшается, Милош. Вам рассказывали о «Пражской Весне»?

Милош кивнул и сказал:

– Но зима всегда возвращается.

У этого человека не было надежды. Джин подумал, что только свобода возродит Милоша. Он позвал охранника. Перед тем как Джин вышел, Милош произнес:

– Если вы отыщете их… пожалуйста, передайте им мою любовь!

Лари ждала у телефона в гостинице. Однако на объявление по радио и телевидению, а также на публикации в газетах не было никаких откликов.

На следующий день после посещения Джином тюрьмы, Лари снова захотела остаться у телефона.

– Мы сделали все, что могли, Лари, – сказал Джин за завтраком. – Пришло время возвращаться домой!

После встречи с Милошем Джина не покидало предчувствие надвигающейся катастрофы. Может быть, его терзали угрызения совести из-за того, что он не рассказал Милошу о Лари.

Изолированный от мира, Милош, возможно, получил бы какие-то стимулы к жизни, если б узнал правду. Однако Джин снова и снова уверял себя в том, что, подняв вопрос об отцовстве, он создал бы дополнительные сложности и ничего не решил бы. Разве не лучше и милосерднее было оставить все как есть? Разве это помогло бы Лари, если бы она узнала, что ее отцом, возможно, является человек, обреченный провести свою жизнь в тюрьме? Кроме того, могло быть поставлено под угрозу ее гражданство.