Любящая
Шрифт:
— Что ты хочешь этим сказать?
Беттина чуть не плакала, и от этого казалась совсем ребенком.
— Айво, я чувствую себя чем-то вроде мошенницы… Господи, насколько же лживой была папина жизнь! Теперь все об этом знают. У меня ничего не осталось. Я не имею права порхать по балам и водить знакомство с элитой. Мне сейчас хочется побыстрей распродать добро, съехать с этой квартиры и начать работать.
— Беттина, это смешно! Что за мысли! Джастин наделал кучу долгов, но почему ты должна из-за этого прощаться с миром, где прожила всю свою жизнь? Глупо!
Беттина покачала
— Нет, не глупо. Отец тоже не принадлежал к этому кругу, раз был вынужден залезть в долги, чтобы оставаться в нем. Ему следовало бы вести совсем другую жизнь.
В ее голосе прозвучала боль и разочарование последних недель. Айво положил руку к ней на плечо и мягко привлек к себе. Она вновь почувствовала себя маленькой девочкой. Ей захотелось забраться к нему на колени.
— А теперь послушай-ка, что я скажу. Джастин Дэниелз был блестящим писателем, Беттина. Это у него никто не отнимет. Он по праву считался одним из величайших умов нашего времени, поэтому он и бывал в таких местах и общался с такими людьми. Конечно, ему не следовало бы до такой степени забывать об осмотрительности, но это уже совсем другой разговор. Он был звездой первой величины. Звездой редкой, особой, как и ты, Беттина. И ничто не сможет изменить это. Ничто. Ты поняла?
Беттина не была убеждена в этом и потому посмотрела на Айво смущенно и недоверчиво.
— Почему ты сказал, что я тоже особенная? Только потому, что я его дочь? Правда же? Это еще одна причина, по которой я чувствую себя чужой в кругу отцовских знакомых. Он умер, так какое же я имею право держаться за этих людей? Особенно сейчас, когда у меня нет ни цента. Я же не могу теперь устраивать роскошные приемы, приглашать к обеду знаменитостей. Я ничего не могу дать этим людям… Я ничего не имею, — сказала Беттина срывающимся голосом и добавила: — Я и сама стала ничем…
Айво обнял ее крепче и с чувством произнес:
— Нет, Беттина, ты не права! Ты значишь очень много, и никакие обстоятельства не в силах изменить это. Так было и так будет, но вовсе не потому, что ты дочь Джастина. Ты хоть понимаешь, что многие приходили в этот дом только для того, чтобы увидеть тебя? Тебя, а не Джастина! Ты стала живой легендой, о тебе говорили с раннего детства, но ты никогда не придавала значения этим разговорам, что лишь увеличивало твое обаяние. Теперь настало время понять, что ты — это ты. Беттина Дэниелз. А я со своей стороны впредь не позволю тебе сидеть в четырех стенах.
С этими словами Айво решительно подошел к столу, открыл бутылку бордо, наполнил вином цвета темного граната два бокала, протянул полный бокал Беттине и сказал:
— Все, мисс Дэниелз, я принял решение. Завтра мы идем в оперу и ужинаем в ресторане.
— Я не могу, Айво, — растерянно проговорила Беттина. — Может быть, позже… Как-нибудь в другой раз.
— Нет. Завтра, — Айво искренне улыбнулся. — Дитя мое, ты, верно, забыла, какой завтра день?
Она недоуменно посмотрела на него и сняла бифштексы с плиты.
— Завтра канун Нового Года, и, невзирая ни на что, мы отпразднуем это. Вдвоем.
Он поднял бокал.
— Пусть наступающий год станет годом Беттины
Беттина несмело улыбнулась и пригубила вино.
6
Беттина стояла у окна в полутемной гостиной и наблюдала за неугомонным движением автомобилей по Пятой авеню. С приближением праздника машины шли почти впритирку. Гудели клаксоны, слышался неотчетливый смех и голоса. Беттина ждала, замерев у окна. Ее охватило предчувствие чего-то необыкновенного. Казалось, жизнь начнется сызнова. Айво прав. Она не должна сидеть в четырех стенах.
Странное ощущение возникло, вероятно, оттого, что в ее жизни произошли такие крутые перемены. Теперь она не девочка. Теперь надо самой за все отвечать. Впервые она по-настоящему поняла, что стала совсем взрослой.
Через несколько минут прозвенел звонок в дверь, и ей показались смешными ее мысли о взрослости. Ведь это всего-навсего Айво. Разве в новинку ей пойти с ним в оперу? Беттина побежала открывать дверь. Он стоял на пороге, высокий и красивый, подтянутый и стройный — белоголовый старец, припорошенный снегом. Кремовый шелковый шарф резко контрастировал с черным шерстяным пальто, надетым поверх фрака. Беттина всплеснула руками, отступила на шаг, пропуская гостя, и, как ребенок, захлопала в ладоши.
— Айво, ты неотразим!
— Спасибо, дорогая, ты также, — он нежно улыбался, глядя сверху вниз, как она надевает капюшон темно-синего бархатного пальто, скроенного по образцу одеяния францисканцев. — Ты готова?
Беттина утвердительно кивнула, и он взял ее под руку. Чуть улыбнувшись, она продела руку в белой перчатке за его локоть, и они пошли к дверям. В квартире стояла непривычная тишина. Не стало слуг, которые предупредительно открывали двери, принимали одежду, почтительно кланялись, тут же были готовы прийти на помощь, защитить. От этого мира. От действительности. Беттина рылась в шелковой театральной сумочке, пытаясь найти ключи. Наконец ей это удалось. Она с победной улыбкой взглянула на Айво и заперла дверь.
— Как все переменилось, не правда ли? — в ее голосе была печаль, несмотря на веселую улыбку.
Айво лишь молча кивнул. Он понимал ее огорчение. Правда, когда они спускались в лифте и потом шли к машине, Беттина справилась с печалью и стала, как всегда, говорлива. Водитель терпеливо вел автомобиль в нескончаемом предпраздничном потоке, а Беттина и Айво на заднем сиденье потешались над анекдотами из ее недавней школьной жизни.
— И ты не скучаешь по своим приятелям? — спросил Айво, разом посерьезнев. — Ведь так не бывает.
— Очень даже бывает, — возразила Беттина, тоже отбросив шутливое настроение. — Не появляться в школе мне даже легче. — Она посмотрела на Айво и быстро отвернулась, потому что по его взгляду заметила, что он не понимает ее. — Видишь ли, Айво, отец постарался, чтобы я как можно меньше общалась со сверстниками. Теперь они для меня словно инопланетяне. Я не знаю, о чем с ними говорить, как поддержать беседу. Все их разговоры для меня темный лес. Я для них совершенно чужая.