Люди долга и отваги. Книга первая
Шрифт:
…Это была самая настоящая схватка с обезумевшими от ужаса людьми, готовыми на все, лишь бы уехать. Город полыхал пожарами, беспрерывно рвались снаряды, земля гудела от тяжелых взрывов. Но в те считанные минуты, когда мы вместе с железнодорожниками, сдерживая натиск толпы, помогали женщинам с детьми сесть в поезд, тревога, страх за наши собственные семьи словно отступили. Все перестало существовать, кроме испуганных детских глаз, истошного женского крика, рук, судорожно цепляющихся за поручни вагонов, и одного лишь желания вместить в состав как можно больше людей, спасти их.
Самая бешеная посадка в моей жизни.
Поезд отошел через несколько
По дороге столкнулись с бегущим Леней Мелешко.
— Я в крепость за подмогой, — бросил он на ходу, — есть приказ. Бывайте! — Леня махнул нам рукой и исчез.
Вдруг перрон словно качнулся, ударило в спину, я еле удержался на ногах, от грохота заложило уши. Там, где только что стоял состав, взорвалась бомба, разворотив часть перрона, путей.
Едва поднялись к себе в отделение, нас подозвал командир отделения Швырев. Возле него были старший оперуполномоченный лейтенант Борис Вяткин, наш комсомольский секретарь Коля Янчук, милиционеры Андрей Головко, четыре Михаила — Козловский, Сильвончик, Добролинский, Корнелюк, брат Ярошика, Павел Денисюк, Арсений и Семен Климуки — всего более двадцати человек.
Переговорив с группой, уходившей с Холодовым на охрану Ковельского моста, Воробьев объявил, что под командованием Швырева мы направляемся в наше общежитие.
— Заберите пулеметы, винтовки, все трофейное оружие, боепитание и сразу к Западному мосту. Я буду ждать вас там с остальными товарищами. Торопитесь, дорога каждая минута!
До общежития добрались бегом минут за пять. Обычно на дорогу туда от вокзала тратили времени вдвое больше. На путях никого не было. Но когда, нагрузившись двумя пулеметами, винтовками, наганами, трофейным оружием, ящиками и дисками с патронами, мы показались у насыпи, на нас обрушились автоматные очереди. Пришлось залечь за насыпью. Стреляли из верхних окон паровозного депо. Едва оттуда снова брызнул огонь, наши стрелки по команде Швырева послали пули в засеченные точки. Выстрелы сразу оборвались.
Нет, не зря Воробьев часами тренировал нас на стрельбище. Окна депо молчали и тогда, когда мы поднялись и, пригнувшись за насыпью, заспешили к мосту. Мешал тяжелый груз: много было оружия, тысячи две патронов.
Возле моста нас уже ждал Воробьев с нашими товарищами, пограничниками и бойцами из железнодорожного полка НКВД. Не переводя дух, поднялись на мост, залегли за перилами. Возле одного пулемета устроился Воробьев, возле другого — Швырев.
Под нами веером разбегались бесчисленные пути. Неподалеку стояли товарные составы. Кругом непривычное безлюдье. Судя по солнцу, было около шести часов утра. Только теперь я понял, как смертельно устал.
В безоблачном небе шли на восток фашистские самолеты. Наших почему-то не было видно. В стороне крепости нарастал орудийный гул.
Мы напряженно всматривались вдоль путей. От их нестерпимого блеска слепило глаза. Руки, сжимавшие автомат, стали слабеть. Но вдруг обрели прежнюю силу: на путях показались немцы. Они шли, не таясь, прямо к мосту…
Рассказ Леонида Афанасьевича Мелешко, постового милиционера, затем партизана в отряде имени Ворошилова бригады имени Ленина Брестского соединения:
Я
Я пришел служить в линейный отдел после выписки из госпиталя, после второго боевого ранения, пробыв в армии четыре года, если считать и то время, когда был воспитанником 204-го гаубично-артиллерийского полка. Побывал в боях на озере Хасан, и на финском фронте, заслужил две медали «За отвагу». И потому на первых порах ощущал некоторое свое превосходство перед другими сотрудниками милиции, пока неожиданно для себя не открыл, что дисциплина у моих новых товарищей армейская, участвуя в операциях, все они неделями находились на казарменном положении, в каждой операции шли на риск. В полку мой авторитет стрелка был непререкаем. Здесь же, в милиции, мне пришлось тянуться за Андреем Яковлевичем: он ниже «девятки» пули не клал. Да и другие сотрудники старались не отставать.
Постепенно понял, что гордиться перед товарищами мне вообще-то нечем, а у них поучиться есть чему. То, что именно на меня пал выбор Воробьева для такого ответственного поручения, взволновало до глубины души. Сразу после отправки поезда меня на пути к отделу остановил командир отделения Семен Середа и передал приказ Воробьева немедленно отправиться в крепость, выяснить обстановку. Если вражеские действия не случайный пограничный инцидент, не провокация, а начало войны, попросить присылки на вокзал подкрепления, так как в этом случае враг обязательно предпримет попытку захватить железнодорожный узел.
— О результатах Воробьев приказал доложить ему лично, — сказал Середа и добавил, не скрывая тревоги: — Понимаешь, Лень, связи нет ни с кем. И нас всего шестьдесят восемь. Без тебя будет шестьдесят семь. От быстроты твоих ног и от твоей головы зависит, куда и чьи пойдут поезда. И наша судьба тоже! Воробьев так и сказал: «Направьте Мелешку — он разведчик!..
Было около пяти утра. Я бежал, зорко поглядывая вокруг. За Западным мостом, где до холеры было набито товарняка и кургузых польских паровозов, решил, что безопаснее двигаться между вагонами. Проскочил немного и вдруг заметил затаившегося между вагонами красноармейца, хотел было шагнуть ему навстречу, но возникло подозрение: «Что он тут, на путях, вынюхивает?» Бросилось в глаза, что форма сидит на нем как-то уж очень мешковато, пуговицы оборваны. Тут из-за кирпичной будки показались бегущие пограничники. Человек вскинул пистолет в их сторону, я рванул свой, и в тот же миг что-то заставило его повернуться, наши глаза встретились, оружие в его руках переместилось в мою сторону. От резкого движения гимнастерка лазутчика распахнулась — под ней была немецкая форма. Мой выстрел опередил диверсанта. Он упал без крика. Я забрал его парабеллум и кинулся дальше.