Люди Дромоса. Трилогия
Шрифт:
Мутным взглядом я окинул купе. "Истинно русский" наклонил пустую бутылку над стопками, с недоумением глядя на отсутствие живительной влаги.
"Котик, миленький, ещё сто грамм". Анекдот с далёкой Родины так и просился на язык. Вместо этого я сходил в своё купе и принёс ещё бутылку "Белого медведя".
– Вот русский человек! завопила страждущая душа, и вновь полезла обниматься.
Дальнейшее, к стыду моему я помню смутно. Должно быть, в полном соответствии с марксистскоматериалистическим учением, о котором в этом мире никто не слышал, количество перешло в качество. Кажется, бравый полицмейстер сошёл с дистанции,
Не соображая, что делаю, я заработал руками и… вынырнул на поверхность. Вокруг, куда ни глянь, водная гладь. Метрах в четырёх от меня виднелась голова нашей любвеобильной спутницы. Както странно посмотрев на меня, она глубоко вздохнула и нырнула. И, как говориться, с концами. Прошло минут пятьсемь, прежде чем я осознал весь ужас создавшегося положения.
Я в чужом коридоре. Вернее в тупике. И попался, как последний идиот. Это ж надо, быть взятым в плен женщиной. И, надо признать, это профессионал. В невольном восхищении я позволил себе улыбнуться. Как пацана "сделала". А ято, наивный, предпринял "меры предосторожности" в виде убойной силы "Белого медведя". Да, судя по всему, ей на это тьфу и растереть. Да и "убежище" её как нельзя располагало к такого рода мероприятиям.
И, как нельзя кстати, пришо на ум одно из красивейших японских стихотворений, точь в точь подходящее к случаю:
Хотелось двигаться и быть в пути
И ехать в поезде
Поехал
А с поезда сошёл и некуда идти
Для очистки совести попробовав "перейти" и, убедившись в бесполезности усилий, я принялся крутить головой и обнаружил метрах в двухстах некое подобие острова. Подобием же это было потому, что из воды торчал кусок скалы. Почти отвесные стены вздымались на добрых тридцать метров и не имели никакого намёка на растительность. Но выбора у меня, сами понимаете, не было и я заработал руками.
Добравшись до чёртова утеса, поплыл вдоль стенки, пытаясь оценить свои шансы взобраться наверх. И. обогнув его почти полностью, обнаружил место удобное для подъёма. Сразу стало както веселей и, не смотря на мокрую одежду, липнущую к телу, и норовившую зацепиться за малейший выступ скалы и изрядно мешающую, я всётаки стал карабкаться наверх. А кто бы не полез на моём месте?
Взбирался я долго. Может час а, может и больше. Если бы знал, как тоскливо просто сидеть и пялиться в бескрайний простор то я, наверное, растянул бы удовольствие часа на три. Или на пять. Ибо как раз здесь наиболее наглядно постиг истину, что счастье не в достижении цели, а в пути к ней. Но, раз уж залез, то не спрыгивать же обратно. И, улёгшись на твёрдые камни уставился в низкое серое небо и принялся ждать.
Должно быть, стервозный характер у дамочки. Вон какой ужас нафантазировала. Истеричка, наверное. Или фанатка какого нибудь "…изма". Всё больше и больше распаляясь, я окончательно и бесповоротно пришёл к выводу, что человеку с нормальной психикой до такого ни в жисть не додуматься.
У неё, наверняка, на совести не один десяток душ бедных и невинных представителей местной знати. И, ежели понырять с аквалангом, то обнаружиться, что дно подле утёса усеяно костями жертв.
Вскоре стало скучно, и я принялся выискивать в памяти что нибудь, когдалибо читанное, более или менее похожее на мой случай. Это ж всем ясно, что ежели знаешь, что комуто горше, то, вроде как легче становиться.
"Один из самых длительных сроков пребывания в тюремном заключении приписывают Полю Гейделю. 5 сентября 1911 г. 17летний носильщик одной из ньюйоркских гостиниц по имени Поль Гейдель был осужден за убийство второй степени (по американскому закону убийство при смягчающих обстоятельствах). Он вышел из исправительного учреждения Фишкилл в г. Бикон, шт. НьюЙорк, США, лишь 7 мая 1980 г. в возрасте 85 лет, отсидев в тюрьме 68 лет 245 дней."
Мда, впечатляет. Но, как ни странно, облегчения не появилось. А сукапамять подсовывала всё новые и новые факты:
"Самый старый заключенный Билл Уоллес (18811989) последние 63 года жизни провел в психиатрической больнице в Арарате, шт. Виктория, Австралия. В декабре 19 г. он убил человека в одном из ресторанов Мельбурна, однако его признали невменяемым и в феврале 1926 г. передали дело в Управление психиатрии. В результате Уоллеса поместили в психиатрическую лечебницу, где он и пребывал вплоть до смерти 17 июля 1989 г., случившейся незадолго до его 108летия."
Представив такую прорву времени, почти вдвое превышающую всю мою сознательную жизнь, я поневоле заволновался и стал вспоминать что нибудь более приятное. Вот, кажись, это больше способствует укреплению духа:
"Бывшая советская гражданка Татьяна Русанова, ныне проживающая в Хайфе, Израиль, в 194354 гг. 15 раз совершала побеги из разных сталинских лагерей и после поимки 14 раз приговаривалась к новым срокам заключения".
Что ни говори, а молодец тётка! Но, к сожалению, ни просидеть шесть десятков лет, ни попытаться пятнадцать раз бежать я не сумею. Так как гдето через недельку загнусь от тоски.
Подобные мысли нагнали совсем уж чёрную тоску, и я заснул.
Не знаю, сколько я спал, но проснулся, явственно ощущая чьёто присутствие. Разлепив веки, покрутил головой и обнаружил… "господина Аббата". Бог ты мой. Никогда я не радовался ему так, как сейчас. Да и вряд ли стану радоваться когда нибудь ещё. И его дурацкая улыбка согревала лучше солнечных лучей, которых здесь отродясь не было. Не понимаю, чем она мне не нравилась? Вполне нормальная улыбка.
– Как вы меня нашли. Вы следили за мной?
– Всё гораздо проще, Юрий. И, одновременно, гораздо сложнее.
Но, в теперешнем состоянии я готов взяться разгадывать теорему Ферма. И, ей Богу, с ходу выдал бы пяток решений! И все они были бы правильными!
– Пойдёмте скорей отсюда!
В голосе моём звучало нетерпение, а руки, помимо воли, дрожали.
Но, вместо этого, он уселся, скрестив ноги и, глядя в даль неторопливо начал…
От того, что он мне рассказал, волосы вставали дыбом…
Должно быть, вид у меня был совсем глупый, так как "Аббат" внезапно сменил тему. И поведал мне старинную Даосскую притчу, призванную, как видно, укрепить мой дух в будущих испытаниях.
"Както раз Ле, по прозвищу "Защита Разбойников", стрелял на глазах у учителя, Темнеющего Ока. По праву гордясь своим искусством, он, поставив на предплечье кубок с водой, натянул тетиву до отказа, и принялся целиться. Пустил одну стрелу, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время оставался неподвижным, подобным статуе.