Люди Дромоса. Трилогия
Шрифт:
Мы перебирали варианты, усердно подыскивая, чем можно было бы заняться, не злоупотребляя своими «способностями». Так некстати ставших раздражать коекого из «старших». Но у страха глаза велики, а людей часто уничтожали физически и за гораздо меньшее. Взять хотя бы события, познакомившие нас с Леной.
Но по всему выходило, что проще начать жизнь обывателей. Посещать премьеры, ходить в музеи или, в моем случае, просиживать штаны перед телевизором. Вот ведь напасть, именно к этой жизни я в последнее время так тяготел, всякий раз недовольно ворча, когда приходилось отрывать зад от дивана. А стоило только получить
Но Лена, со свойственной ей рассудительностью, повернула разговор в другое русло.
– Ин, ты ведь нигде не была, – полувопросительнополуутвердительно произнесла она своим спокойным голосом.
Сложись всё поиному, из нее получился бы превосходный психотерапевт. Да почему же получился бы? Она уже, с момента превращения нашего дуэта в трио, успешно выполняет эту функцию.
– Что я, потвоему, деревня? – Пролетарское происхождение не давало Инке покоя, и Еленино «дворянство» не раз было поводом обсудить наболевший вопрос.
– Ну, предположим, воду с бурболками ты пила и на автобусе каталась. Но я говорю о местах, которые удалось посетить нам с Юрой. В четырех часах пути вниз по реке можно выйти в мир, потерпевший катастрофу. И неизвестно, переживший ли ее. А еще дальше… Нет, ты представляешь, голова идет кругом.
Я в расчет не принимался, ибо Обломов во мне с легкостью уступал место Герасиму, и Лена не сомневалась в моем согласии на любые авантюры.
Инна надула свои очаровательные губки и изо всех сил изображала капризную стервочку. На самом деле страстно желая продолжения уговоров. Грешен, я частенько пренебрегал этим ритуалом, доводя любимую до белого каления. Но Лене терпения не занимать…
Мы находились у меня дома, в московской квартире, а потому я, не стесняясь, улегся на диван и щелкнул пультом. Когда работают профессионалы – а Ленку я искренне считал таковой, – лучше тихонько посидеть в сторонке. А идейка и в самом деле была неплоха. Рано или поздно Инка даст себя уговорить, да и возможность поживиться чемнибудь необычным – тоже аргумент. Я уж не говорю об ихней архитектуре и музеях. Которые неизвестно, правда, разграблены или нет. Тут заверещал телефон, и я поплелся поднимать трубку. Звонила Танюша, так славно шпрехавшая в Швейцарии. И заупокойным голосом выдала:
– У Леньки рак! – Я чуть не сел, так как совсем недавно мы пообщались и он так лихо хакнул тот колумбийский комп.
– И когда можно прийти в больницу?
– В томто и дело, что ни в какую больницу он ложиться не стал. Отдал жене всю наличность – и где только взял такую сумму, – а сам собирается взять палатку и уйти в глушь. Не хочу, говорит, мучить близких и медленно умирать в четырех стенах.
– И что, будем пытаться воздействовать?
– А то ты не знаешь Леньку?
Леньку я знал, и попытка «повлиять» была весьма проблематичной.
– Давай встретимся, что ли? – начал было я, но продолжить мне не дали.
– Так он и собирает наших. Прощальный сабантуй. Ирка вся в соплях, а этот уперся как баран.
Ира, Ленькина жена, была милейшим человеком, но участия в наших вылазках никогда не принимала, понимая, что не может стать для мужа всем и любому человеку нужна отдушина.
– Танюш, я это… Можно я приведу койкого?
– Инну, что ли? Да, кстати, как у вас?
Женщина, да? Только что была трагедия, но обсудить чьенибудь семейное положение – это святое.
– Да нормально у нас, так, переругиваемся по мелочам.
– Милые бранятся – только тешатся. – Выдав этот перл, она стала прощаться.
Что ж, завтра вечером у Леньки. И в голове забрезжила безумная идея.
33
Мы собрались у Леньки, и всё было как всегда. Внешне. Как обычно, понемногу выпивали, пытались острить, делая вид, что ничего не произошло и повод для пирушки самый заурядный. Разглядывали старые слайды и смотрели более позднее видео. Вот мы в Швейцарии. И ни о чем не подозревающий Ленька самозабвенно пихает мне за шиворот горстями снег.
Ира, с заплаканными глазами, тихонько сидела в углу, безучастная ко всему.
Я подошел к ней и протянул конверт:
– Здесь десять тысяч. Долларов. И вытри сопли. Я постараюсь его уговорить съездить со мной за границу. Ты же знаешь, там теперь всё лечат. Ну почти всё.
– Мне можно с вами? – Она подняла красные глаза, в которых забрезжила надежда.
– Поверь мне, не стоит. Он только упрется. Но ты же знаешь: готовься к худшему, надеясь на лучшее. Да, Ир, оттуда трудно дозвониться, и ты не удивляйся. Но я буду рядом с ним, и ты просто верь. Помнишь, у Симонова?
Она захлюпала носом и уткнулась мне в грудь.
– Будя, будя. Возьми детей и съезди отдохни. На Кипр там или на Лазурный Берег. Ты же знаешь, психологи советуют сменить обстановку. И главное, верь.
Я подозвал взглядом Лену, свято веря, что она найдет необходимый тон, облегчающий Ирино состояние.
Вчера я, выведав у Татьяны все известные ей подробности, съездил в онкологический диспансер. Со мной поначалу никто не хотел разговаривать, но там тоже работают люди. И, где увещеваниями, а где подкупом, мне удалось прорваться к его лечащему врачу. Да, всё верно, запущенная форма, метастазы. На полгода раньше – и можно было бы предотвратить. Да, операционное вмешательство возможно, но гарантировать ничего невозможно. Что ж, Леньку я понимал. Но помочь ничем не мог, почти. Ведь коридор делает долгожителями нас. А мы с виду обычные люди. У меня, например, папа и мама, как у всех. И прожили нормальную жизнь, достойно отойдя в жизнь лучшую, вечная им память. Ну чем, скажите, Ленька хуже того колумбийского дерьма? И пока не умерла надежда, надо бороться. В Ленькином согласии я не сомневался, опасаясь только, сможет ли он продержаться всё время перехода. Но снотворное под рукой. А затащу я его в такую глушь, что просто обалдеет.
Да, я обдумывал возможность «возвращения», но если честно – боялся. Боялся сойти с ума. И если с помощью прибора сто восемьдесят дней превращались в восемнадцать, то пережить весь этот ворох событий было выше моих возможностей. Да, есть люди, переплывающие ЛаМанш, но я, к сожалению, к ним не принадлежу. Однако просто сидеть сложа руки тоже не мог, а потому решил взять его с нами. Уповая на один шанс из тысячи, что коридор примет его за своего и «сделает прививку». В любом случае хуже уже не будет, а если я не прав – что ж, придется стиснуть зубы. Не зря ведь говорят, что Бог не посылает человеку больших испытаний, чем он может вынести…