Люди грозных лет

Маркин Илья Иванович

— Ну ладно, вас все равно не переговоришь. Короче: что вам нужно?

— Два условия: первое — контакт в работе, второе — одного или двух грамотных бойцов.

— В отношении первого так: что нужно — спрашивайте, но поменьше мешайте. А о втором — интересно, зачем вам бойцы?

— На месте, у вас в батальоне, буду выпускать листовки — «молнии» о подвигах ваших подчиненных, о боевых задачах и сразу же рассылать их по окопам с надписью «Прочти и передай товарищу!». Это очень важно в бою.

— Знаю, на себе испытал, — перебил Чернояров, — и не двух, а трех писарей дам. Надеюсь, все?

За окнами послышался нарастающий гул танковых

моторов. Чернояров вскочил, как для доклада начальству одернул гимнастерку, лихо надвинул фуражку и, улыбаясь, радостно и весело выкрикнул:

— Идут! Вот они, танкисты наши, идут!

* * *

Медленно наступал серенький, скованный низко плывшими водянистыми облаками рассвет. По отлогим скатам, по седловине, по вершине Двугорбой высоты рассыпались стрелки, пулеметчики, артиллеристы, саперы, танкисты, связисты. Черными брызгами взлетала из-под лопат земля, то в одном, то в другом месте вспыхивали и тут же гасли приглушенные разговоры, изредка раздавалась отрывистая команда, и опять только стук лопат, шорох земли, учащенное дыхание множества людей.

Общий ход напряженной работы возбуждал и радовал Бочарова. Он обходил одну позицию за другой, шутил с солдатами, изредка давал указания, но по всему чувствовал, что указания излишни и, охваченные вдохновенным порывом, люди делают сейчас то, на что раньше потребовалось бы вдесятеро больше времени.

Бойцы из пополнения резко отличались от тех, кто вчера участвовал в бою. Совсем новое, забрызганное грязью обмундирование, ярко-зеленые, еще не помятые и не облупленные каски, а самое главное — торжественные, почти праздничные лица с затаенной тревогой и волнением, сдержанные разговоры и приглушенный смех с первого взгляда выдавали людей, которые в ожидании близкого боя нервничают, но всеми силами хотят казаться невозмутимо-спокойными. И, наоборот, те, кто пережил вчерашний бой, в грязном, порванном обмундировании, измученные и усталые, поев и выпив водки, держались ухарски-небрежно, всем своим видом показывая новичкам, что они познали самое важное в жизни и теперь нет для них ничего страшного и невозможного.

И только одно общее объединяло и тех и других — это жадное стремление поскорее врыться в землю, укрыться от вражеского наблюдения и огня. Никто бойцов не подгонял, не покрикивал, а они упорно долбили черную землю, собирали ветки и траву для маскировки свежих окопов, разравнивали брустверы и делали бойницы, создавая, где удавалось, легкие накаты над убежищами и укрытиями.

Проходя мимо старого, заросшего травой окопа в кустах, Бочаров увидел две растянутые на кольях плащ-палатки и под ними плотную фигуру старшего политрука Лесовых в окружении трех сержантов, видимо писарей. Все четверо что-то сосредоточенно писали, кто на куске фанеры, кто на маленькой доске, кто прямо на коленях, подложив полевую сумку.

— Ваш штаб? — поравнявшись с Лесовых, спросил Бочаров.

— Нет, скорее редакция центральной газеты, — посмеиваясь, ответил старший политрук, — третью листовку размножаем.

Он взял листок величиной в ученическую тетрадь, вылез из-под плащ-палатки и подошел к Бочарову.

— Вот она, наша работа!

«Прочти и передай товарищу!» — прочитал Бочаров в левом верхнем углу, а в правом углу чуть ниже первой строчки цветным карандашом было старательно выписано: «Смерть немецким оккупантам!» Еще ниже, посредине листа крупные красные буквы: «Смело бей фашистские танки!» — и далее

шел короткий, но энергичный и хлесткий текст, где описывались уязвимые места фашистских танков и наиболее выгодные способы борьбы с танками.

— Скажите, — прочитав и похвалив листовку, спросил Бочаров, — почему у вас такие, я бы сказал, острые отношения с Чернояровым?

— Видите ли, товарищ полковник, — тихо заговорил Лесовых, отведя Бочарова подальше от сержантов, — мне кажется, что мы с ним по-разному смотрим и на жизнь и на войну. Чернояров, ничего не скажешь, боевой командир, смелый, решительный и не глупый. Но, мне думается, есть у него одна червоточинка. Это чрезмерное самолюбие и пренебрежение к людям. Собственное «я» для него выше всего. Вы только послушайте: «Мой батальон, мои люди, я сказал»», — и все в таком духе.

— Да, сложная эта проблема — самолюбие человека, — согласился Бочаров.

— Очень сложная и опасная. Особенно у нас в армии, власть у командира огромная, и чуть что — самолюбие станет самодурством.

* * *

К девяти часам утра стрелковые роты закончили отрывать одиночные окопы. Впереди, где проходила линия фронта, стояла нерушимая тишина. Чернояров то и дело звонил в штаб полка, и оттуда неизменно отвечали, что противник молчит и, видимо, готовится к наступлению. Ожидание наступления противника усилилось еще и тем, что из дивизии поступил приказ все тылы отвести за реку, и по шоссе через высоту потянулась унылая вереница груженых и пустых повозок.

Бочаров и Чернояров в четвертый раз обходили оборону батальона, проверяя, требуя закончить недоделанное.

Подходя к пушечной батарее, они услышали отчетливый, звонкий голос, читавший выпущенную Лесовых листовку, и остановились.

«Оставшись один на один против четырех вражеских танков, наводчик Панин не струсил, а смело вступил с ними в единоборство. Первым снарядом он заклинил башню головного танка, а вторым поджег его. Перенеся огонь, с трех снарядов он зажег и второй танк. Через минуту с разбитой гусеницей свалился набок и третий танк. Четвертый фашистский танк пытался удрать, но герой-артиллерист ефрейтор Николай Николаевич Панин дважды выстрелил ему вдогонку и превратил его в груду обгорелого металла. Командование представило товарища Панина к присвоению звания Героя Советского Союза!

Товарищи артиллеристы! В ваших руках могучая советская техника. Фашисты дрожат перед ее мощью. Смело вступайте в борьбу с фашистскими танками! Бейте их в борта, в ходовую часть, в башню! Будьте достойны вашего однополчанина ефрейтора Панина!»

Чтец смолк, молчали и артиллеристы.

— Это какой же Панин? — несмело спросил кто-то.

— Что ты, не знаешь? Кадровый парень, вместе призывались. Беленький такой, с сорокапятки из второго батальона.

— Смотри-ка, сам маленький, а четыре махины в гроб загнал.

— Ты, Костя, тоже невелик росточком, может, и ты пятачок сегодня жахнешь?

— А что думаешь? И жахну! Аж кости у них затрещат. Пусть только подойдут на прямой выстрел.

— На прямой выстрел!.. Панин-то их вон на сто метров допустил! А потом рубанул.

— Это не всегда на сто метров выгодно.

И артиллеристы заспорили, из какого положения, как и куда лучше бить фашистские танки.

— Пойдемте, — прошептал Чернояров, — не будем мешать.

— А здорово действуют на людей эти листовки, — сказал Бочаров, желая проверить отношение Черноярова к Лесовых.