Люди и призраки
Шрифт:
Она сказала «песеика»— вот как это вышло у нее.
— Пожалуйста, входите! — сказала она отцу.
Вслед за ней мы прошли в небольшую приемную, где на обшитых сосновыми панелями стенах висели снимки счастливых детей, сжимающих в объятиях своих собак и кошек. Она отворила дверь на лестницу, ведущую в подвал, где располагался кабинет доктора Лезандера. Каждый шаг был для меня мукой, потому что я уже знал, что меня ждет.
Моя собака умирала.
Около часа дня грузовик с прохладительными напитками из Бирмингема сбил Бунтаря, когда он перебегал Мерчантс-стрит. Как сообщил маме
Внизу пахло животными, запах был не то чтобы неприятный, но резкий. Вокруг стояли клетки из блестящей нержавеющей стали, стены были выложены сверкающей белой кафельной плиткой, а свет давали флюоресцентные лампы. Доктор Лезандер был одет в свой обычный белый халат, его лысина блестела под ярким светом ламп. Когда он здоровался с отцом, его голос был тихим, а лицо невеселым. Доктор Лезандер взглянул на меня и положил мне руку на плечо.
— Кори? — спросил он. — Хочешь посмотреть на Бунтаря?
— Да, сэр.
— Тогда я отведу тебя к нему.
— Так… он еще не умер?
— Нет, он еще не умер. — Рука доктора принялась осторожно разминать сжавшиеся в тугой клубок мышцы у меня на затылке. — Но он умирает. Я хочу, чтобы ты это понимал.
Глаза доктора Лезандера поймали мой взгляд и уже больше не отпускали его.
— Я сделал все для того… чтобы Бунтарю не было больно… но ему все равно очень плохо.
— Пожалуйста, помогите ему! — крикнул я. — Вы же доктор!
— Верно, но даже если я сделаю операцию, это ему не поможет. Он очень сильно пострадал.
— Но вы же… не можете… просто так дать ему умереть!
— Пойдем поглядим на Бунтаря, сынок, — позвал меня отец. — Нам лучше поторопиться.
«Пока там еще есть на кого смотреть» — вот что он хотел сказать.
Отец остался ждать снаружи, а мы с доктором Лезандером вошли в маленькую комнату. Еще в дверях я услышал свистящий звук закипающего чайника. Наверху, в кухне, миссис Лезандер готовила для нас чай: на плите у нее кипела вода. В комнате, куда мы вошли, стоял резкий, тошнотворный запах. Я увидел полку, полную пузырьков, и небольшой столик с врачебными инструментами, аккуратно разложенными на голубой ткани. В центре комнаты стоял стол из нержавеющей стали с продолговатым возвышением посредине, накрытым одеялом размером как раз с собаку. У меня подкосились ноги: одеяло было пропитано подсыхающей кровью.
Должно быть, меня начало трясти, потому что доктор Лезандер сказал:
— Можешь не смотреть, если тебе не хочется…
— Нет, я хочу посмотреть.
Доктор осторожно откинул край одеяла.
— Спокойно, спокойно, — проговорил он, словно обращаясь к раненому ребенку.
Бугор на столе начал дрожать, и я услышал, как кто-то заскулил под одеялом, отчего у меня сразу же оборвалось сердце. Глаза мои наполнились горячими слезами. Я хорошо помнил, кто так скулил: когда отец впервые принес к нам домой щенка Бунтаря в коробке, тот боялся темноты. Подойдя к столу, я взглянул на то, что показал мне доктор Лезандер.
Колесо грузовика проехало по голове Бунтаря. Белая шерсть и кожа на одной стороне его черепа были содраны, и там теперь виднелись розовая кость и оскаленные зубы. Красный язык сновал в кровавой каше. Один глаз приобрел серый, какой-то мертвенный цвет, другой был влажным, полным страха. Кровавые пузыри вырывались из ноздрей Бунтаря, дыхание было затрудненным, хриплым. Одна из передних лап превратилась в бесформенное месиво, торчали острые обломки костей.
Наверно, я застонал в тот момент, не помню. Когда единственный глаз Бунтаря нашел меня, мой друг сделал отчаянную попытку подняться, но доктор придержал его сильной рукой, и пес снова замер.
Я увидел иглу, воткнутую в бок Бунтаря, трубку, через которую из бутыли текла в его тело какая-то прозрачная жидкость. Бунтарь заскулил, и я инстинктивно протянул руку к его изуродованной морде.
— Осторожно! — предупредил меня доктор Лезандер.
Конечно, я даже не подумал о том, что в агонии животное может укусить все, что движется в поле его зрения, даже руку мальчика, который всегда его любил. Окровавленный язык Бунтаря вывалился из пасти и слабо лизнул мои протянутые пальцы. Не в силах что-либо сказать или сделать, я так и стоял, глядя в тупом отчаянии на кровь на своей руке.
— Его муки не поддаются описанию, — сказал доктор Лезандер. — Ты ведь и сам это видишь, верно?
— Да, сэр, — ответил я будто в кошмарном сне.
— У него сломано несколько ребер, их осколки проткнули ему легкие. Удивляюсь, что у него до сих пор еще не отказало сердце. Этого можно ожидать в любую минуту.
Доктор Лезандер снова накрыл Бунтаря одеялом. Я стоял и молча смотрел на дрожащий холмик.
— Ему, наверно, холодно? — наконец проговорил я. — Он замерз.
— Нет, не думаю.
«Нит», — вот как док Лезандер сказал это. Снова взяв меня за плечо, он проводил меня до двери.
— Пойдем, нам есть о чем поговорить с твоим отцом.
Он ждал нас в коридоре.
— Как дела, приятель? — спросил он.
Я ответил, что все в порядке, хотя испытывал сильную тошноту. Запах крови все еще стоял в моих ноздрях, густой и горячий как грех.
— Бунтарь — очень сильный пес, — сказал нам док Лезандер. — Большинство собак на его месте давно бы умерли.
Взяв со стола папку, он достал оттуда листок бумаги. Это был незаполненный бланк, поверх которого значилось: «Дело № 3432».
— Я не знаю, сколько еще проживет Бунтарь, но уже сейчас участь его решена.
— То есть надежды нет? — спросил отец.
— Никакой, — ответил док Лезандер и быстро перевел взгляд на меня: — Мне очень жаль, Кори.
— Бунтарь — моясобака, — сказал я им, и слезы вновь заструились по моим щекам. Нос заложило, я не мог продохнуть, словно бетон заполнил ноздри. — Он еще может поправиться.
Еще не договорив, я уже знал, что никакое воображение в мире не поможет осуществить мое желание.