Люди и ветер

Ф.Скотт Фицджеральд

Люди и ветер

1

Машина, в которой сидели двое, взбиралась в гору, навстречу кроваво-красному солнцу. Хлопок в поле у дороги был еще низким и редким. Вокруг царило полное безветрие, и вершины сосен не шевелились.

– Когда я трезв, - говорил доктор, - когда я абсолютно трезв, я вижу окружающий мир иначе, чем ты. Тогда я похож на человека, у которого один глаз нормальный, другой - близорукий, а носит он очки для близоруких; круглые предметы представляются ему в форме эллипсов, и он все время спотыкается об обочину дороги, в общем

ему лучше выбросить эти очки. Я бываю под мухой большую часть дня и поэтому берусь только за ту работу, которую могу выполнить в таком состоянии.

– Угу, - неловко поддакнул его брат Джин.

Доктор уже изрядно выпил, и Джин не знал, как приступить к делу, ради которого приехал, а Форрест все говорил и говорил:

– Я или жутко счастлив, или барахтаюсь по уши в грязи. Хохочу или канючу, но чем глубже ухожу в себя, тем быстрее все движется вокруг. Я все меньше отдаюсь работе и смотрю на жизнь как на мелькающие кадры киноленты. Я потерял дружбу и уважение людей своего круга и точно знаю, к чему это приведет. Мои привязанности и симпатии не подчиняются никаким законам, они устремляются на любого, кто оказывается под рукой, поэтому я стал удивительно славным парнем - гораздо более славным, чем в те времена, когда был известным врачом.

После очередного поворота дорога вдруг выровнялась, и Джин увидел вдали свой дом, вспомнил лицо жены и свое обещание ей... Больше он не мог медлить.

– Форрест, мне надо тебя попросить...

Но в этот момент доктор неожиданно затормозил перед маленьким домиком у соснового леса. На крылечке сидела девочка лет восьми и играла о серой кошкой.

– Эта девочка - самый милый на свете ребенок, - сказал доктор Джину и обернулся к девочке.
– Хелен, я слышал, твоей кошке нужно лекарство?

Девочка засмеялась.

– Не знаю, - сказала она неуверенно.

У нее с кошкой только что началась новая игра, а приезжие ее прервали.

– Видишь ли. Киска звонила мне сегодня утром, - продолжал доктор ласково и очень серьезно, - и сказала, что хозяйка плохо заботится о ней, просила найти ей хорошую няньку в Монтгомери.

– А вот и нет, - сказала девочка и прижала к себе кошку.

Доктор вынул из кармана пятицентовую монетку и бросил ее на ступеньки.

– Я советую дать кошке хорошую дозу молока, - сказал он и завел мотор.
– До свидания, Хелен.

– До свидания, доктор.

Когда они выехали на дорогу, Джин решился снова начать разговор.

– Послушай, останови машину, - сказал он.
– Остановись здесь, вот здесь.

Доктор затормозил, и братья посмотрели в лицо друг другу. У обоих были крепкие кряжистые фигуры и суровые лица. Обоим перевалило за сорок, и этим они были похожи; но даже очки доктора не скрывали его слезящихся, с красными прожилками глаз, а у Джина глаза были ясными и ярко-голубыми. Лицо доктора было изрезано мелкими морщинками горожанина, а морщины на лице Джина напоминали линии срезов столетних лип, водоразделов полей, навесов над стогами сена. Словом, Джин Джанней был сельским жителем, в то время как в докторе Форресте Джаннее все выдавало человека с образованием.

– Ну?
– спросил доктор.

– Ты знаешь. Пинки дома, - сказал Джин, опустив глаза.

– Да, я слышал, - равнодушно ответил доктор.

– Он ввязался в драку в Бирмингеме, и ему прострелили голову.
– Джин помолчал.
– Мы приглашали доктора Бехрера, мы думали, что ты, наверное, не захочешь, не придешь.

– Не захочу и не приду, - мягко согласился доктор.

– Но подумай, Форрест, дело ведь такое, - настаивал Джин.
– Понимаешь, как все получается, ты ведь сам говорил, доктор Бехрер ни черта не смыслит. Я и сам в него не верю. Он сказал, что пуля давит на... давит на мозг, а вытащить ее он не может, боится, что получится это... кровоизлияние, что ли, даже не знает, следует ли нам везти его в Бирмингем или Монтгомери, потому что можно и не довезти... Доктор нам совсем не помог, а нам бы так хотелось.

– Нет, - сказал его брат и покачал головой.
– Нет.

– Ну, просто осмотри его и скажи, что же нам делать?
– умолял Джин. Он без сознания, Форрест. Он тебя даже не узнает, да и ты узнаешь его с трудом. Понимаешь, дело в том, мать его обезумела от горя.

– Ею владеет животный инстинкт, и ничего больше.
– Доктор вытащил из бокового кармана фляжку с алабамской кукурузной водкой, наполовину разбавленной водой, и выпил.
– Мы-то с тобой понимаем, что парня этого следовало утопить в тот самый день, как он родился.

Джин вздрогнул.

– Парень, конечно, никудышный, - согласился он, - непрямо не знаю если бы ты увидел его, как он лежит...

Сопротивляясь растущему опьянению, доктор вдруг ощутил потребность действовать, проявить свою угасающую, но все еще живую волю.

– Ладно, я осмотрю его, - сказал он, - но сам и пальцем не пошевелю, потому что ему давно следовало сдохнуть. И даже смерти ему мало за то, что он проделал с Мэри Деккер.

Джин прикусил губу.

– Форрест, ты в этом уверен?

– Уверен?!
– закричал доктор.
– Разумеется, я уверен. Она умерла от голода; он давал ей две чашки кофе в неделю. А если бы ты видел ее туфли, то понял бы, что она прошла пешком много-много миль.

– Доктор Бехрер говорит...

– Что он может знать? Я производил вскрытие, когда ее нашли на дороге в Бирмингем. Никаких следов болезни, она умерла от голода. И это... это, голос его задрожал от волнения, - это Пинки, она надоела ему, и он выгнал ее, и она пыталась добраться домой. Меня вполне устраивает, что его самого изувечили и привезли домой без сознания две недели спустя.

Они все набирали скорость, пока машина не въехала во двор и, резко затормозив, остановилась перед домом Джина Джаннея.

Это был квадратный дом с кирпичным фундаментом, аккуратная лужайка была отделена забором от огорода, и хотя дом этот выделялся размерами среди других зданий города Бендинга, он был построен в том же духе, что и все сооружения вокруг. Последние дома плантаторов постепенно исчезали в этой части Алабамы, и гордые их колонны разрушались от бедности, дождей и непогоды.