Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя

Демченко Сергей Александрович

И совсем уж грустно спускаясь вниз за новыми.

Лишь один из солдат, словно внезапно что-то вспомнив или осознав, остановился как вкопанный, затем, что-то про себя удивлённо бормоча, кинулся по склону обратно вверх. Взбежав, он снова подскочив к начинающим собираться рамам и, приглядевшись, заорал остальным вниз:

— Мужики, да это же катапульты!!!

Да, это были катапульты. Точнее, их подобие, принцип метания которых основывался не на силе разгибаемой суппортом штанги, а на системе активных противовесов, разгоняющих непосредственно мечущую снаряды вторую, внутреннюю, раму. Весьма эффективное и мощное устройство, скажу я вам, придуманное и собранное мною по принципу маховика.

Осознав услышанное, весть тут же распространили по своим. Люди стали уже заинтересованно и с некоторой долей надежды посматривать на необычного вида катапульты, имеющие крайне малые для привычных им форм размеры и другой принцип действия.

Карфагенские женщины жертвовали на катапульты свои волосы. Я обходился набирающим скорость вращением рамы после раскручивания рукояти. Моя система позволяла как разгонять снаряд до любой из возможной по максимуму скорости, так и успешно и почти точно метать его на довольно большие расстояния.

Когда собралась любопытная толпа, бросившая работу, мне сперва пришлось дать кое-какие пояснения относительно возможностей нашего оружия, а затем наорать на всех. За самовольно взятый перерыв.

После этого, нагрузив находившихся под впечатлением от увиденного доморощенных Кулибиных и вовсе непонятными устройствами, я заставил разместить их на определённых точках на склонах, после чего битых полтора часа они были вынуждены учиться ловить их, видимых со своих мест, в прицел. Всякий раз всё быстрее, по команде. Пока не довели это движение до автоматизма.

Возле сооружённых «недоразумений» моей оборонной техники стояли только мои, обученные всем премудростям по ходу производства, люди. Эльдар, поначалу так же тупо уставившийся на наши габаритные пожитки, теперь расхаживал на точке с видом предвкушения незабываемого зрелища.

Часть своих людей, перемешав их новичками и снабдив соответствующими инструкциями, я отправил в долину, по обеим сторонам которой рос на ползущих вверх довольно пологих склонах изрезанный оврагами лес. Загрузившись всякой дрянью подобно мулам, они потащились в чащу выбирать позиции.

Это место я знал давно, и именно сюда я собирался вытянуть за ноздри самонадеянное животное по имени Долдон. Внешне оно не сильно отличалось от остальных подобных мест, исключая некоторые особенности, о которых я почти никогда и никому не распространялся.

Кроме того, оно было хорошо проветриваемо и снабжено водой в виде трёх стекавшихся в конце долины вместе ручьёв. В прежние времена я несколько раз успешно ловил в их водах шуструю, осторожную некрупную форель, зажарив которую на костре, можно было приятно провести время в единении с природой и с нависшими над головой неприступными звёздами.

Словно в снабжённом вентиляторами коробе, постоянно, на протяжении миллиардов лет, нисходящие с вершин воздушные потоки исправно циркулировали в этом месте. Если вы разводили огонь костра, они подхватывали, плотно прибивали к земле любой дым, расстилая и распространяя его по всему ущелью и не давая подняться вверх. Нагреваемые за день камни, соперничая с воздухом вершин, всё же не могли вытолкнуть наверх дымовых остатков. И мстительно гнали его ниже по ущелью. Именно в том направлении, откуда я ждал атаки.

Знающие такие нюансы гор альпинисты и бывалые туристы всегда разводят костры выше на склоне, на каком-нибудь маленьком плато. Чтобы спокойно, не слезясь и не задыхаясь, любоваться окрестными видами. В то время, когда мощная и безотказная естественная «вентиляция» облегчает им жизнь, душа в ущелье несчастных комаров и отгоняя от отдыхающих людей продукты горения. Красота!

Ниже и левее по течению реки, убегающей вдоль ущелья, среди величественных вершин, открывалась потрясающая панорама. Если преодолеть осторожно полосу облачности, нависающей между соседних гор над кажущейся горизонтально ровной грядой годами, метров через сто можно было подобраться туда, где отвесные скалы резко и внезапно обрывались краем впечатляющей пропасти глубиной эдак метров четыреста.

Говорят, в этих краях кануло в неизвестность немало туристов-одиночек, любителей фотографии и попросту заблудившихся дебилов, сунувшихся в горы в погоне за столь модными среди всякого сброда яркими впечатлениями. На великолепном горном солнце туманная полоса всегда сияла жемчужно-радужным блеском и манила в себя источающей благодать прохладой.

Зимою же те, кто имел несчастья забрести сюда, был поражён красотами промерзающего от водяных паров и снега леса. На изнуряющей жаре туда скакали за долгожданной влажностью и холодком, поскольку солнце сквозь слои паров не пробивалось, а зимой — увидеть почти неземные пейзажи заснеженного причудливо края. Зачарованные, они заползали во влажный непроглядный туман, где брели практически на ощупь. Всех их потом находили именно там, внизу. Точнее, то, что оставалось от тел, разлетающихся брызгами по камням и смываемых текущей по дну ущелья мощной рекой…

В первый свой приход сюда мы именно с Киселём чуть не сверзились вниз сами, каким-то чудом удержавшись на краю перед самым последним шагом… Вдоволь насрав с перепугу и в провал, и в штаны, мы ещё несколько часов потом не могли прийти в себя. После этого моё уважение к горам ещё более возросло.

Жаль, что в последние двадцать пять лет мне так и не удалось здесь побывать при более приятных и спокойных обстоятельствах…

IX

«…Мысль эта записана красными чернилами на всех полях сражений от Австралии до Токио: ПОБЕДУ НИЧЕМ НЕ ЗАМЕНИШЬ».

Генерал армии Дуглас Мак Артур

Что и говорить, я выбрал для Данилова и его рати самое достойное, поэтичное и впечатляющее место гибели. Лермонтов для своей последней дуэли прибежал бы именно сюда, знай он о подобном, царящем здесь великолепии. И мы бы стали обладателями ещё одного, посмертного, творения поэта. Поэтому я считал, что полковник просто будет обязан мне за столь тонкий вкус…

Ожидание растянулось на полные двадцать шесть часов. Лишь после этого мы услышали отдалённое бабаханье и стакатто. Словно кто-то одинокий брёл по горам, отбивая неровный такт гигантскими кастаньетами. К нему торопливо примешивались набитые крупным горохом маракасы, сбивая и без того рваный ритм.