Люди как боги - 1 (редакция 1966 года)
Шрифт:
Меня так возмутила ее молчаливая неприязнь, что я вежливо заговорил:
— Простите, я не с вами повстречался недавно чуть ниже туч?
— И основательно ниже, почти у земли, — сказала она холодно. — Вы, кажется, закувыркались от разряда?
— Я утратил [24] управление. Но потом я возвратился в район разрядов.
— И это я видела — как вы фанфаронили на высоте.
Она явно хотела меня обидеть. Она была невысока, очень худа, очень гибка. Брови и вправду были слишком массивны для ее удлиненного нервного лица, они больше подошли бы мне, чем
24
потерял
— Не люблю, когда на меня бессмысленно уставляются, — сказала она и отвернулась.
Я не нашел что ответить и ушел, почти убежал из-под навеса. Вслед мне закричали, чтоб [25] я возвратился, но ее голоса я не услышал и пошел быстрее. Дождь уже не лил, а рушился, он звенел в воздухе, грохотал на тротуарах и аллеях, гремел потоками. Холодная вода струилась по телу, это было неприятно. Охранительница посоветовала сменить одежду на водонепроницаемую, какую носят все на Земле. Пришлось вызвать авиетку и поехать в ближайший комбинат. Через десять минут я вышел на дождь в обмундировании землянина. На Плутоне ливней, подобных земным, не устраивают, и там мы позабыли, что значит одеваться по погоде.
25
чтобы
Зато теперь я мог спокойно бродить по улицам. Дождь не ослабевал — вода была под ногами, с боков, вверху. Она рушилась, вскипала, рычала, осатанело неслась. Я запел, но кругом так шумело, что я себя не услышал. Громады Центрального кольца пропали в серой невидимости, посреди дня наступила ночь. Лишь водяная стена, соединявшая полупотопленную землю и невидимое небо, тонко, предрассветным сиянием, мерцала и вспыхивала — дождь сам озарял себе дорогу. Все это было до того красиво, что меня охватил восторг.
А еще через некоторое время чернота туч смягчилась и день медленно оттеснил искусственно созданную ночь. Стали видны здания и башни причальных станций. Трубы низвергающейся воды утончились в прутья, прутья превратились в нити, нити распались на клочья, клочья уменьшились до капель — дождь уходил на восток. Было шестнадцать часов, гроза заканчивалась точно по графику.
На улицы и парки высыпала детвора, в воздухе снова замелькали авиетки, в окнах затрепыхались флаги. Солнце жарко брызнуло на землю, с земли понеслись ликующие крики — праздник продолжался.
Я зашел в столовую и, не разглядывая, нажал три кнопки меню. Это была старая игра — выпадет ли что нравится? Мне повезло, автоматы подали мясные грибы, любимое мое кушанье. Два других блюда — сладенькое желе и пирог — были не так удачны, но согласно правилам игры я съел и их.
Пора было идти к Вере.
12
Вера ходила по комнате, а я сидел. Она казалась такой же, как прежде, и вместе с тем иной. Я не мог определить, что в ней изменилось, но чувствовал перемену. Она обняла меня за плечи и похвалила мой вид.
— Ты становишься мужчиной, Эли. До пятидесяти лет ты был мальчишкой, и отнюдь не примерным.
Я молчал, разглядывая ее. Так у нас повелось издавна. Она выговаривала мне за проказы, я хмуро отворачивался. Нетерпеливая и вспыльчивая, она болезненно переживала мои шалости, а я сердился на нее за это. Отворачиваться сейчас не было причин, но и непринужденного разговора не получалось. О наших делах на Плутоне она знала не хуже меня.
Она иногда останавливалась, закидывая руки за голову. Это ее любимая поза. Вера способна вот так — со скрещенными на затылке руками, высоко поднятым лицом — ходить и стоять часами. Я как-то попробовал минут тридцать выстоять так же, но не сумел.
Сегодня она была в зеленом платье с кружевами на плечах, кружева прихватывала брошка — красно-желтая змея из дымчатого камня с Нептуна. Вера любит брошки, иногда надевает браслеты — пристрастие к украшениям, кажется, единственная ее слабость. Я наконец разобрал, чтó в ней изменилось. Изменилась не она, а мое восприятие ее. Я видел в ней то, чего раньше не замечал. Я вдруг понял, что Вера необыкновенно красива.
О ее красоте я знал и раньше, все твердили, что она красавица. «Ваша сестра — греческая богиня!» — говорил Ромеро. Для меня она была старшей сестрой, заменившей рано умершую мать и погибшего на Меркурии отца, строгой и властной сестрой, — я не приглядывался к ее внешности. Но теперь я не только знал, но и видел, что Ромеро прав.
Она спросила с удивлением:
— Что ты приглядываешься ко мне, Эли?
Я признался, усмехнувшись:
— Обнаружил, что ты хороша, Вера.
— Ты ни в кого не влюбился, брат?
— Жанна приставала с тем же вопросом. По какому признаку вы определяете, что я влюблен?
— Только по одному — ты стал различать окружающее. Раньше ты был погружен в себя, жил лишь своими страстями.
— Страстишками, Вера. Дальше проказ не шло, согласись. Побегать одному в пустыне или Гималаях, забраться тайком в межпланетную ракету — помнишь?
Она не отозвалась. Она остановилась у окна и глядела на город. Я тоже помолчал. Мне незачем было торопить ее. И без понукания она объяснит, зачем позвала к себе.
— Ты закончил свои командировочные дела на Земле? — спросила она, обернувшись.
— Закончил, и вполне успешно. Мы получили все материалы и механизмы, которые запрашивали.
— Павел сообщил, что ты возобновляешь свое ходатайство о поездке на Ору. Почему ты стремишься на звездную конференцию? Я не уверена, что ты правильно понимаешь, какие мы ставим себе задачи на Оре. До сих пор ты был равнодушен к тому, что волнует других.
Я засмеялся. Характер у Веры не изменился за те два года, что мы не виделись, хоть внешне она показалась иной. Каждый наш разговор превращался в экзамен того, что я знаю и умею. Я твердо решил на этом новом экзамене не проваливаться.
— Не так уж равнодушен, Вера. И я аккуратно слушаю передачи с Земли. А о конференции на Оре всем прожужжали уши.
— Ты не отвечаешь на мой вопрос, Эли.
— Я не дошел до ответа. Вот он, дорогая сестра. Вы собираете на Оре жителей соседних звездных миров, чтоб [26] познакомиться с их нуждами и возможностями, завязать с ними дружеские связи, наладить обмен товарами и знаниями, организовать межзвездные рейсы. Задуман проект Звездного Союза, объединяющего всех разумных существ нашего района Галактики… Верно я излагаю?
26
чтобы