Люди, Лодки, Море Александра Покровского
Шрифт:
И внимание рассеивается. Не замечаешь очевидные вещи. Поэтому многие аварии происходили в конце автономки. После этой цифры — 56 суток.
"Акулы" пытались загнать на 120 суток. Только с ними пошли медики для исследования. Брали у всего экипажа пробы крови. Выяснили, что на 120 сутки кровь может необратимо поменять свой состав, и "Акулам" оставили автономность 90 суток.
Вот такие дела, господин У.
Был у Эммы Григорьевны Герштейн. "Как
"Эмма Григорьевна! — говорил я. — Чувство юмора покидает нас последним. У вас оно есть, так что не все потеряно".
Она знала Ахматову, Льва Гумилева, Надежду Мандельштам, Осипа Эмильевича. И все они считали, что Эмма должна бежать к ним по первому зову, хватать и прятать их рукописи, как надо отвечать на допросах, ехать к ним в ссылку, разбирать их тексты, перепечатывать их, опять хранить, опять бежать, ехать, и все это по первому зову. А они будут врать и себе и окружающим, и все будут принимать их условия игры, и в первую очередь Эмма.
Ее никогда не воспринимали всерьез, с ее мнением не считались. Ее вообще не спрашивали, есть ли оно у нее. Она воспринималась этим кругом как необходимая бессловесность. Что-то вроде шкафа, перед которым можно бегать голышом или закатывать истерики.
А шкаф-то оказался умнее. И еще он всех пережил.
Она говорила: "Пушкин вызвал Дантеса совершенно правильно".
Да, я читал ее "Память писателя". Я сказал ей, что она из литературоведения сделала детектив. Она была очень растрогана, но я не льстил, я так считаю.
Я считаю, что она достойна звания академика всех академий мира, что она делала открытия там, где ничего нельзя было открыть.
Я ей сказал, что ненависть Николая 1 к Лермонтову была зоологической, и она согласилась. Она мне сказала, что по ее мнению, Николай 1 покончил жизнь самоубийством, потому что поражение в Крымской войне воспринимал как крах его царствования.
Ей бы еще года два. И чтоб работалось. Она б такого понаписала.
…Не люблю писать про "Курск". Это сто раз сделают без меня. Но раз спрашиваете, конечно отвечу.
1. O костюмах я узнал от "рубиновцев". Источник надёжный не только потому, что они совсем не родственники флоту. Просто я этих людей знаю: не врут.
2. Ребята держались до 14-го. Западные СМИ выдавали информацию не только о том, что отстукивают "SOS". У них есть записи стуков. Говорят, там азбукой Морзе чуть ли не поэмы передавали, в то время как нам говорили, что это "технические стуки". По моим расчетам, воздуха у них (регенерации в том числе) хватило бы на 7 суток. Кстати, они еще и в водолазное белье были одеты.
3. От такой трагедии никто не застрахован. Гибель людей на флоте — не экзотика. Не берусь оценивать их героизм. Скорее всего, те, кто погиб сразу, действовали на автомате. Те, кто остался в корме — более осознанно. Их бросили — теперь это все более очевидно.
Шито-крыто, вдовам — медали, венки по воде. А так все узнали то, что я еще двадцать лет назад знал: государство от нас откажется в любую минуту.
Недавно узнал, почему "Петр Великий" прошел мимо. На борту были корреспонденты, освещающие ход учений, и они должны были сообщить, что учения закончены с высоким качеством. Источник этой информации сомнений не вызывает.
Помогла ли эта трагедия флоту? Однажды случилась Цусима. Русское общество вдруг обнаружило, что от былого величия ничего не осталось. Унизительно? Да. Но лучше правда. Потому что перед войной 1914 года у России уже был прекрасный флот.
О бардаке. Флот стареет, уходят люди. Те, кто остаются, не всегда замечательные специалисты. В наши времена человеку не доверили бы канаву копать, а тут глядишь — он уже адмирал. Мы больше плавали. Наверное, для специальной подготовки это хорошо.
"Растрезвонили мы эту трагедию?" — всегда лучше, когда люди учатся сопереживать. Неужели черствость предпочтительней?
"Улучшение морального духа народа и флота" — этого я никогда не понимал. Почему нужно улучшать? За всем этим "улучшением" всегда пряталось желание воспитать человека в готовности к ежедневной жертве. Я против подталкивания людей к смерти во имя любой идеи.
Прокуроров я действительно не люблю. Одно дело, когда человек борется за свою жизнь, за жизнь других людей, за корабль, и совсем другое — когда приходит "дядя" и начинает оценивать, так ли ты боролся, как тебе было приписано. Он приходит потом. Когда ты уже отборолся. Если б они остались в живых, тут бы прокуроры им долго кровь портили. На "Курске" кто-то сделал себе имя, кто-то деньги, кто-то книжку написал. Противно это все.
Вчера был в Военно-Морском музее. Не то чтобы я окончательно на голову заболел. Нет. Просто приехал хороший парень из Казани, и говорит: "Пойдем сфотографируемся в музее". — Мы и пошли. Там в одном зале висит тужурка главкома Горшкова с орденскими планками "младший брат Брежнева". Смотрел я на эту тужурку, рядом с которой мы сейчас же и сфотографировались, и думал о том, что почему-то под стеклом висят только тужурки, а вот брюки не висят, и есть во всем этом какой-то недокомплект.
Правда, если б висела тужурка и под ней брюки, то издали это все можно было за водолазный костюм принять. Да и потом, какие брюки в музей отдавать: те, рабочие, в которых ходил, не отдашь — они на жопе сильно лоснятся; правда, не вперед же жопой их выставляют, и все-таки неношеные как-то неудобно выставлять — вроде к хозяину они никакого отношения не имеют, даже им и не пахнут.
Вот какие мысли меня одолевали, когда я смотрел на застывшую под стеклом тужурку.
Чушь, по-моему.