Люди меча
Шрифт:
Потому и не любил Зализа наезжать в эти земли, заходить в эти дома. В новагородчине он постоянно опасался подвоха, предательства — а ну, захотят порубежника царского извести и разор северным землям чужими руками учинить?
Однако в этот раз опричник не видел другого пути для достойного ответа пожелавшим крови свенам, кроме как из земель новгородских, и с помощью вольнолюбивого города. К тому же, и ударили соседи не на юг, по древним московским уделам, а сюда, разоряя торговлю здешним купцам, убивая рыбаков и разграбляя прибрежные деревни. Стало быть, должны помочь извечные изменники. Их интересы он сейчас защищает.
И все-таки местом сбора выбрал
Боярин Батов вместе с Феофаном и Василием явились к Зализе в тот момент, когда тот закончил совет и отпустил воевод Мансурова и Черемисинова, а также атамана казачьего Ляпуна Филимонова и псковского выборного воеводу плотника Еремея Антонова. Посему, грозного военачальника из себя мог больше не чинить, и с радостью поднялся навстречу давним друзьям.
— Ну наконец-то! А с рукой что, боярин Евдоким? Никак немочь напала?
— То клинок свенский напал, — хмуро ответил Батов. — Сеча у нас на берегу была.
— И каковы свены? Кто пришел, каким числом?
— Свенов куда более четырех тысяч будет, — недовольно ответил Феофан Старостин. — Пришли на сотне шнеков и лойм, из коих десяток мы со служивыми людьми из крепости на Ореховом острове сожгли или потопили. Сидят они сейчас супротив острова на берегу, осаду чинят, стреляют иногда, отряды свои под стены высадить пытаются. Ты лучше ответь, Семен, почто сюда нас призвал, а не на помощь пришел? Там мы тревожили свенов малым числом, но многократно. Здесь у тебя рать большая собрана, но до врага дотянуться она не может!
— А зачем? — опустил опричник раскинутые было для объятий руки. — Зачем их там тревожить, в болотах?
— Крепости русской помочь, затинщиков поддержать.
— Зачем, Феофан? — вздохнул Зализа. — К чему силы лишние на дела, и без того решенные, тратить?
— Как это решенные? Кем?
— Боже, Феофан! Неужели ты ничего не понимаешь? Какой сейчас месяц, Феня?
Когда холодные волны Ладожского озера лизнули стены раскиданных по острову русских изб, Якоб Брагге только презрительно сплюнул: эти безмозглые язычники даже не знают, где можно ставить жилье, а где нет! В его родном фьорде еще не было такого случая, чтобы весенние дожди или приливные воды дотянулись хоть до единого сарая. А здесь — что ни день, а вода поднималась все выше и выше, заливая улицы, плещась в окна, подбираясь к основанию крепостных стен.
Но очень скоро адмиралу стало не до насмешек над русской глупостью: поднимающаяся что ни день вода не только заливала русские подполы, но и скрадывала обжитую войском землю. Она постоянно поднимала суда, и каждый вечер их приходилось подтаскивать все ближе и ближе к лагерю. С другой стороны вода подкрадывалась через лесные болота, которые разливались все шире и шире, превращаясь в настоящие озера, плескалась под корнями сосен и берез, журчала ручейками в низинах между палатками.
Вскоре число костров стало стремительно снижаться — лес оказался залит почти полностью, древесные стволы торчали прямо из воды, а о существовании сухого валежника или хвороста оставалось забыть, многие рыцари, поутру спуская ноги с постели, слышали под собой плеск и начинали искать место, куда переставить свой шатер — а мест таких становилось все
— Ну что же, — глядя на затекающие под полог струйки, сказал он. — Крепости мы не захватили, но закрыли русским выход в море почти на месяц, выдержали несколько сечь, захватили в плен четырех бояр и десяток простых ратников. Мы преподали русским хороший урок. Нас никто не смог отсюда вытеснить, мы уходим сами. Пожалуй, этот поход можно считать победным и удачным. А теперь нам пора возвращаться в родной Стокгольм. Царь Иван получил взбучку и на этот год с него хватит.
Расплескивая ногами воду, он вышел на воздух и скомандовал дежурящему у адмиральской палатки трубачу:
— Играй отступление. Пусть храбрые шведские воины сворачивают лагерь и грузятся на корабли. Мы выполнили свой долг и можем с честью предстать перед королем.
— Мощь-то какая, Костя, — оглянулся на одноклубника Игорь, но Росин был слишком увлечен осмотром трехгривенных пищалей, и пропустил его слова мимо ушей. Что же, его можно понять — снятые с ладожских стен пять пушек должны были заметно усилить огневую мощь армии, имевшую до сих пор всего два пушечных ствола. Вот только следовало хорошенько проверить оружие на предмет возможных раковин внутри или трещин в теле металла. Пушки здесь взрываются довольно часто, и подстраховаться лишним не бывает. А посему Картышев не стал отвлекать своего друга и снова обратился к созерцанию великого Волхова.
Даже в летнюю сушь имевший в ширину больше трех сотен метров, сейчас, в половодье, он напоминал море — бескрайнее море, усеянное архипелагами лесных вершин, отдельных островов с притулившимися на них божьими храмами, россыпями деревьев, отдельными избами или стогами прошлогоднего сена. Впрочем, иногда островом оказывались и дома, крыши которых недоуменно выглядывали из-под воды. Впрочем, они хоть выглядывали — а что скрывается там не доставая до поверхности — одному Богу известно, а потому кормчий предпочитал вести ладью по обычному пути, следуя всем поворотам извилистого русла.
Ладьи всем своим видом соответствовали великой реке, на которой они создавались: такие же величественные, неспешные, огромные, трудолюбивые и одновременно — грозные. Как в военные годы далекого двадцатого века товарные вагоны превращались в военные теплушки, так и ладьи, способные принять в свои трюмы груз пяти вагонов, ныне предоставили этот простор многим десяткам лошадей, фырканье и тревожное ржание которых доносилось через открытые люки.
Ладьи, пользуясь попутным ветром, шли под всеми парусами — точнее, под единственным своим парусом, поднятым на съемную мачту. Но дубовый форштевень все равно резал волну с грозным шелестом, а в стороны, растворяясь в кустарниках и густых чащах, расходились длинные пологие волны.
Из надстройки кормчего вышел Зализа, тоже прошел на нос, остановился рядом с Росиным:
— Ну как, Константин Андреевич?
— По виду хороши, — выпрямился Росин. Похоже, отлиты из бронзы, после чего стволы высверливались. — Недавно делались?
— Воевода Зернов сказывал, кашинские пушки. Хорошие. Вот в ту, ствол у которой дубовыми листьями изукрашен, самолично, говорит, рубль серебряный кинул. Для крепости и лучшего звука..
— Это он погорячился, — рассмеялся Костя. — Поверь моему опыту, серебро только в колокольной бронзе на пользу идет. А пушкам от нее…