Люди нашего берега
Шрифт:
— Правильно, в литературном кружке. И кроме того… Слушай, знаешь, что я придумала?
— Что?
— Вот что. Меня естественные науки тоже очень интересуют. Давай условимся так: я тебе буду рассказывать про все, что проходят на нашем факультете, а ты мне—. про все, что на вашем. Согласна?
— Согласна.
— Вот и договорились. А теперь будем спать. А то, если я послезавтра провалюсь, весь наш уговор лопнет.
Девушки умолкают, но опять только на одну минуту. На этот раз молчание прерывает Тэгрынэ.
— Светлана — шепчет она еле слышно, чтобы не потревожить свою новую подругу, если та уже начала засыпать.
— Да?
— Светлана, один только вопрос. Ты не знаешь, здесь можно купить бинокль?
— Что купить?
— Бинокль.
— Бинокль? Конечно, можно. Я тут уже побегала немного по магазинам. Я ведь в Хабаровске тоже первый раз.
— А ты откуда?
— Из Комсомольска. А зачем тебе понадобился бинокль?
— Это долго рассказывать.
— Жених просил прислать?
— Нет, это не для жениха. Я тебе завтра расскажу. Спокойной ночи.
Девушки, наконец, засыпают.
Утром Тэгрынэ просыпается оттого, что солнце, прорываясь сквозь занавески, светит ей прямо в лицо. Рядом с кроватью, на стуле, висит ее платье, а к платью приколота записка. Тэгрынэ откалывает ее и читает:
«Девушка, мы побежали на консультацию (извини, я за ночь забыла твое имя; помню, что красивое, а какое именно — забыла). Не хотели тебя будить, уж очень ты сладко спала. Припасами, которые в наших тумбочках, можешь распоряжаться, как своими. Советуем заглянуть в тумбочки, там есть кое-что вкусное. Если тебе понадобится утюжок, можешь попросить у комендантши. Зовут ее тетя Дуня. Ток уже включили, можно пользоваться электрическим утюгом. Если пойдешь в институт и захочешь найти нас, — мы в 62-й аудитории. Света и Варя».
Да, утюжок, пожалуй, понадобится. Сегодня, видать, солнечно, можно надеть белую блузку, а она, наверно, порядком измялась в чемодане. Что касается припасов, которые лежат в тумбочках Светы и Вари… Интересно, какие там вкусные вещи? Нехорошо отказываться, когда тебя угощают от всего сердца. Зато потом, когда девушки вернутся в общежитие, Тэгрынэ угостит их лепешками, приготовленными тетей Нутэнэут.
Не выпуская из руки записку, Тэгрынэ снова откидывается на подушки и сладко потягивается.
Какие странные занавески? Пятнистые какие-то… И эти пятнышки шевелятся Они дрожат, перемещаются, становятся то темнее, то светлее… Тэгрынэ зажмуривается, по-детски протирает кулаками глаза. Ой нет, это вовсе не пятнышки, это какие-то тени с улицы. Это…
И вдруг Тэгрынэ понимает, что это. Когда-то, в каком-то кинофильме, она уже видела эти солнечные блики, играющие в колеблемой ветром листве.
Босиком, в одной рубашке Тэгрынэ бросается к окну, широко распахивает его. Две высокие стройные березы протягивают к ней свои ветви. Вот эти зеленые, прохладные листья, их можно потрогать руками, прижать к щеке, к губам…
Тэгрынэ смотрит вниз. Так и есть, эФо второй этаж. Значит, вчера вечером, когда она /стояла внизу, а тетя Дуня пошла за ключами… Ну, конечно, откуда здесь возьмется гагачья стая Просто Тэгрынэ не привыкла к тому, что растений когут шелестеть не у самой земли, а высоко над головой. Это березы шумели над ней вчера вечером, это березы поздравляли ее с приездом
АНАТОЛИИ И ИНРЫН
Начало сентября.
Южные склоны холмов покрыты зеленым ковром „с частым черно-красным узором — это северные ягоды шикша да морошка. Пройди по такому склону — подошвы торбаз сразу станут черными от шикши.
В полдень солнце еще немного греет. А чуть закроет его облаком — становится так прохладно, что начинаешь понимать: зима уже совсем близко.
С моря дует холодный ветер. Недели через две, может быть, через три на Чукотке выпадет снег. А в лощцнах между холмами и в складках северных склонов, куда за все лето ни разу не заглянули солнечные лучи, сугробы снега лежат еще с прошлой зимы. Из-под сугробов к морю бегут по лощинкам ручьи. Но скоро они замерзнут.
Белые ночи давно уже прошли. Теперь темнеет рано, и, как только солнце заходит, Тэнмав зажигает на маяке электрический фонарь. Маяк стоит на самом высоком из прибрежных холмов. Его яркий мигающий свет виден далеко, и моряки на кораблях, проходящих по Берингову проливу, с благодарностью принимают этот привет Тэнмава.
Бригада Кымына на своем вельботе возвращалась из бухты Лаврентия. Туда они ездили за горючим для колхозных моторов и за школьными учебниками. На обратном пути что-то случилось с мотором: задымил, как плохая печка, стал давать перебои, а потом и вовсе заглох. Да к тому же волна поднялась. А до дому больше суток еще надо плыть
На веслах добрались до берега, вытащили вельбот. Кымын поднялся на холм, пошел к Тэнмаву на маяк, попросил послать радиограмму председателю колхоза «Утро», сообщить ему причину задержки. Хорошо еще, что мотор заглох неподалеку от маяка, а то и сообщить о себе не могли бы.
Когда Кымын спустился с холма, рядом с вельботом была уже натянута палатка. Перед ней на брезентовом полотнище лежали части разобранного мотора. Моторист бригады — Инрын, весь черный от мазута, внимательно разглядывал каждую деталь, недоуменно пожимая плечами.
Бригадир подходит к Инрыну и вопросительно смотрит на него. Но взгляд этот, выражающий вместe с вопросом й упрек и в то же время сочувствие, пропадает впустую: моторист, расстроенный своей неудачей, даже не поднимает головы. Тогда Кымын спрашивает:
— Ну?
Инрын и на этот раз не поднимает головы. Глядя на торбаза бригадира, он только разводит руками.
— Ой, как нехорошо получилось, — говорит Кымын и садится на землю рядом с брезентом. — Как нехорошо В колхозе ждут ведь. Вот-вот на охоту выезжать надо, пора моржа колоть. А нас нету.