Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима
Шрифт:
Сами римляне не относились к охоте так серьезно и трепетно, как греки. Для них это было развлечение, спорт, источник физической закалки, полезное времяпрепровождение в часы досуга. Дичь для пиров доставляли чаще всего рабы-охотники или ее просто покупали на рынке. Сами римские граждане занимались в свое удовольствие ловлей зайцев, кабанов, птиц, применяя способы, не требовавшие больших усилий: пользовались, например, силками, капканами, ловушками, вообще всеми теми методами, которые так решительно осуждал Платон.
Не без юмора вспоминает Плиний Младший свои охотничьи подвиги. «Ты будешь смеяться — смейся, пожалуйста, — пишет он Тациту. — Я — вот этот я, которого ты знаешь, взял трех кабанов — и превосходных. „Сам?“ — спрашиваешь ты. — Сам, пребывая, однако, в своей обычной спокойной неподвижности. Я сидел у тенет, рядом были не рогатины и копья, а стиль и дощечки для письма. Я что-то обдумывал и делал заметки, чтобы вернуться домой если и с пустыми руками, то с полными табличками. Не пренебрегай таким способом работы: ходьба, движение удивительно возбуждают душу, а леса вокруг, уединение, само молчание, требуемое на охоте, побуждают к размышлению.
Поэтому, когда пойдешь на охоту, вот тебе мой совет: бери с собой не только корзиночку с едой и бутылкой, но и дощечки; узнаешь, что Минерва бродит по горам не меньше, чем Диана» (Письма Плиния Младшего, I, 6).
Мясо диких животных появилось на столах римлян довольно рано — к огорчению тех, кто противился введению новых пышных обычаев и всякой избалованности. Так, уже пристрастие к кабаньей вырезке вызвало некогда гневную отповедь сурового Катона Старшего. В I в. до н. э. к столу подавали кабана целиком, и иногда соотечественники Плиния ухитрялись уже в первый день пира с ним расправиться. Более рассудительные римляне относились к подобному чревоугодию весьма критически, как об этом прямо говорит автор «Естественной истории» (VIII, 210). При таких потребностях жителей Вечного города приходилось специально разводить кабанов и других диких животных. Впервые этим занялся Фульвий Липпин в окрестностях Тарквиний к северо-западу от Рима, а затем эта инициатива была поддержана и продолжена двумя видными гражданами, известными в Риме своей страстью к пирам, расточительству, роскоши: Луцием Лицинием Лукуллом и Квинтом Гортензием Горталом.
Птиц также добывали разными способами, расставляя силки, сети, капканы, приманивая свистом или каким-либо лакомством.
Весьма разборчивые в еде, римляне не могли не включать в свои меню все новые и новые породы птиц и рыб. Что касается последних, то многие писатели упоминают о том, как ценились в Риме осетры, морские окуни, разные виды трески и т. п. Плиний Старший рассказывает: римляне любили и охотно разводили и такую морскую рыбу, как скар. При императоре Тиберии один из его вольноотпущенников по имени Оптат, префект флота, выпустил этих рыб для размножения в море между Остией и побережьем Кампании. В течение пяти лет приходилось заботиться о том, чтобы всех пойманных скаров отпускали назад в море, после чего эти ценные рыбы расплодились у берегов Италии уже в таком количестве, что можно было начать, наконец, их ловлю сетями. Так римские лакомки, замечает Плиний, дали прибрежному морю нового обитателя (Плиний Старший. Естественная история, IX, 62).
Сообщает ученый и о пристрастии римлян к краснобородкам; особенно ценились те, что не превышали в весе двух фунтов. Мы узнаем, что один римский богач-гурман, Азиний Целер, в правление императора Калигулы купил такую краснобородку за 8 тыс. сестерциев. «Когда я с удивлением думаю об этом, — заключает Плиний, — мне невольно приходят на ум те, кто, отвергая и осуждая расточительство, жаловался, что какой-нибудь повар обходится дороже, чем конь. А сейчас, чтобы иметь повара, надо заплатить больше, чем стоило бы устроить целый триумф! Рыба же стоит столько, сколько прежде повар! И, пожалуй, никого из людей не ценят выше, чем того, кто искуснее других способен свести на нет доходы своего господина» (Там же, IX, 67).
Разведение рыб в прудах и бассейнах не только значительно разнообразило стол богатого римлянина, но и давало легкую возможность часами предаваться рыбной ловле не выходя за пределы усадьбы. Занятие это владельцы поместий считали приятнейшим видом отдыха и развлечений. Ловили рыбу в Италии, как и в Греции, удочками и сетями, вершами и гарпунами, а кроме того, там знали способ, как привлекать рыб различными звуками:
Добычи в море леска здесь не ждет долго, Но, лишь закинь ее с постели иль с ложа, Уж сверху видно: тащит в глубь ее рыба. (…) Над бурей стол смеется: есть всего вдоволь. В садке жиреет палтус свой, морской окунь, Плывет мурена, зов хозяина слыша, Привратник поименно голавлей кличет, Барвен-старушек заставляет он выплыть.Марциал. Эпиграммы, X, 30, 16–24
Но не всегда и не везде рыбная ловля приносила выгоду. В эпоху империи многие прибрежные воды были объявлены «священными» — императорскими. Поймав там крупную, красивую рыбину, рыбак должен был отдать ее императорским поварам. Поэтому-то Марциал убеждает рыбака держаться подальше от Кампанского побережья близ города Байи, где был в то время «рыб приют священных»:
Уходи от греха, пока не поздно, Простодушно подбросив в волны корму, И почтителен будь к священным рыбам.Там же, IV, 30
Еще подробнее и красочнее описывает злоключения рыбака в Римской империи Ювенал. В одной из его известных сатир некоему рыболову удалось вытащить великолепный экземпляр столь крупной рыбы, что даже сенат не мог долго решить, в какой посуде можно такую рыбу приготовить. Видя это, рыбак счел за лучшее поднести свою завидную добычу в дар высшей власти:
Диво такое хозяин челна и сетей обрекает Домициану: ведь кто бы посмел продавать это чудо Или купить, когда берег — и тот был доносчиков полон!Ювенал. Сатиры, IV, 45–47
КОММУНИКАЦИИ — ПУТЕШЕСТВИЯ — СВЯЗЬ В ГРЕЦИИ
Городам, их величию, блеску, совершенству построек дивятся многие, родину же любят все. И не было еще человека… который был бы до того обольщен, чтоб от избытка чудес в чужих краях предать забвению отчизну.
Во II в. н. э., когда Лукиан писал эти слова, люди путешествовали далеко и часто, даже просто в туристических целях: многим доставляло радость увидеть чужие города и страны. Но, конечно же, не туризм дал начало поездкам и походам. Такой мотив мог появиться лишь тогда, когда античные государства уже стабилизировались, дороги стали доступны и безопасны, средства связи отвечали потребностям и интересам путешествующих, а уровень культуры обусловил широкое стремление к поиску и познанию чего-то нового. Ни в одной стране, и в Греции также, мы не установим какой-либо определенной даты, под которой было бы записано имя первого путешественника — человека, впервые покинувшего здешние места в поисках новых земель. В самой Греции люди рано должны были начать ездить из государства в государство. Помимо целей политических, этого требовала и повседневная жизненная практика: разнообразие географических и экономических условий в стране заставляло даже обитателей самых отдаленных друг от друга областей вступать между собой в контакты и поддерживать эти взаимные связи веками.
Греческий корабль (пентеконтера)
Это отнюдь не было легким делом, ведь каждое из государств имело свои особые законы и установления, приспособленные к местным условиям. Достаточно вспомнить разговор Афинянина и Клиния с острова Крит у Платона. «Я думаю, чужеземец, — говорит Клиний, — всякий легко поймет наши установления. Ведь вы видите природу местности всего Крита: это не равнина, как Фессалия. Поэтому-то фессалийцы больше пользуются конями, мы же — пешими бегами. Неровность местности более подходяща для упражнения в пеших бегах; из-за нее и оружие по необходимости должно быть легким, чтобы не обременять при беге: для этого, по своей легкости, кажутся подходящими лук и стрелы. Все это у нас приспособлено к войне, и законодатель… установил все, принимая в соображение именно войну; так, он ввел сисситии, имея в виду, мне кажется, что на время походов сами обстоятельства вынуждают всех иметь общий стол — ради собственной своей безопасности» (Платон. Законы, I, 625, d—е). Подобные обычаи существовали и в Спарте, и ее представитель мог точно так же объяснить и оправдать эту особенность своего, родного края.