Люди одного экипажа
Шрифт:
Фамилии, такие, как Гетман, Ковтун, Дзюба, Матюх, Закопаев, Карабака, Кириченко, обрастали плотью, приобретали формы. Это уже не была линия одинаковых и чужих загорелых лиц, которые он так недавно видел на палубе, это были люди со своей предысторией, привычками, индивидуальными особенностями, подвигами. Губанов ушел сразу после обеда. Его ждали и уже несколько раз пытались вызвать из кают-компании, но, может быть, стеснялись нового командира. Катер на ремонте напоминает небольшую мастерскую, элементы строевого подчинения как бы растворяются в чисто производственном труде, похожем на труд, рабочих, где руководящая роль принадлежит инженеру. Дубонос отлично понимал это и в другое время
Механик и боцман успели переодеться в комбинезоны, из-под расстегнутых воротов виднелись тельняшки. Они работали вместе с краснофлотцами и теперь ничем от них не отличались. Команда, как было видно, давно сработалась, и все у нее получалось ловко и споро. Опытный глаз Дубоноса подметил это с удовольствием. Подозвав проходящего мимо Горигляда, он расспросил его о подробностях ремонта. Горигляд сообщил, что команда знает о необходимости закончить ремонт на два дня скорее. Приказание командира доведено до всех. Горигляд стоял перед ним, вытянув руки по швам, вскинув юношескую свою голову, и с четким выделением всех подробностей отвечал на вопросы.
— Как у вас с рулевым устройством? — спросил Дубонос.
— Ничего, товарищ командир, — ответил Горигляд и покраснел.
— Вот так я ловил всегда Милочкина, — сказал Дубонос, — тот тоже, краснея, выдавал себя.
— Я вас не понимаю, товарищ командир...
— Катер-то рыскает, лейтенант?
— Немного.
— Рулевое устройство нужно проверить. Ну что это за корабль, если рыскает, не держится на курсах!
— Конечно, это худо, товарищ командир, но мы решили сделать главное, основное, и, если останется время, конечно, занялись бы рулевым устройством.
— А если я сам им займусь? — спросил Дубонос и подморгнул помощнику, чем смутил его еще больше.
— Вы?! — удивился Горигляд.
— Значит, вы меня плохо знаете, лейтенант. Или, описывая меня, Милочкин поскупился. Ведь я старый, просоленный рулевой. Вы занимайтесь своим, а рулевое хозяйство придется мне наладить, от альфы, так сказать, до омеги. Помощников мне много не нужно. Я возьму себе подручным этого самого рулевого, о котором вы мне говорили, героя, певца, украинца...
— Карабаку?
— Да... да... его... Вы чем-то удивлены, лейтенант?
— Собственно говоря, товарищ командир, не удивлен. Но представьте себе, вы нам очень поможете. Мы думали тоже заняться рулевым устройством, а два дня сверх пяти, два дня, которые вы... поломали, были отпущены именно на это дело. Теперь прибавляется пара таких... квалифицированных рук...
— Ну, опять покраснели, Горигляд, чистокровный, можно сказать, Милочкин. Идите, пришлите ко мне Карабаку.
Старший краснофлотец Карабака стоял перед командиром. Крепко скроенный и хорошо сшитый человек, ростом на полторы головы пониже командира, но с такими же сильными руками и прекрасно развитыми бицепсами.
— Судя по фамилии, я ожидал увидеть верзилу, примерно такого же, как я сам, — пошутил Дубонос, — поэтому вас я решил использовать подручным, ну, а вы не оправдали моего доверия, товарищ Карабака.
— Оправдаю, товарищ командир, — отчеканил Карабака.
— Посмотрю, товарищ Карабака. Мы займемся хвостовым оперением, как сказали бы летчики. Чтобы следом за кормой — ровный такой, пенистый след, чтобы наш корабль красиво держался на курсе... Вот прямо сейчас и приступим.
Через полчаса команда видела своего нового командира в несколько необычном наряде: в тех же ботинках на толстой подошве с тупыми носами, но в легких нанковых брюках и тельняшке-безрукавке. Возле него трудился рулевой Карабака, и казался он перед командиром просто цыпленком. То, что командир катера сам решил проверить рулевое устройство и довести судно до строгой чистоты линии, сразу стало известно всем. Стало известным и то, что командир прошел морскую службу «от киля до клотика», а начинал на пароходе «Декабрист», который сейчас стоял в порту и готовился к походу.
Ночью, простояв часа три у тисков за слесарной грубой работой, Дубонос, выйдя на палубу, случайно услышал разговор двух краснофлотцев, устроивших небольшую, в кулак, перекурку. Дубонос услышал конец разговора.
— Что ты, Ковтун, у Петра Великого было полторы сажени росту, а у командира всего одна сажень, — сказал один.
— Я Петра Великого не бачив, но в кино бачив, — спорящим голосом бубнил тот, кого собеседник называл Ковтун, — ничуть он не выше нашего командира був, ручаюсь. А чеботы бачив, Гетьман?
— А как же, — с медлительной снисходительностью отозвался Гетман, — сорок шестой номер. Потому он и спасает их, что трудно достать сразу такой размер. Нужна специальная колодка. Слыхал я у ребят, Ковтун, что по нашему командиру теперь можно точно угадать, будет катер тонуть или не будет. Как начнет разуваться, так дело швах. Как обутый, бей до последнего, ничего не бойся, вытянет.
Собеседники помолчали, сплевывая в воду и покуривая. Заслышав твердые шаги боцмана, сразу не исчезли, а степенно дотянули цигарки, стукнули на месте каблуками и ушли в кубрик.
«Черт возьми, — подумал Дубонос, — чего только о тебе не наплетут? И что за глупая шутка: «Как начнет разуваться, так дело швах». Он постоял на том месте, где стояли два приятеля, наблюдая, как иногда мелькали искристые следы — мелкие рыбешки играли в фосфоресцирующем море.
Далеко в горах плакали шакалы, раньше они приходили чуть ли не на улицы городка, и только появление здесь флота, постоянные учебные стрельбы отпугнули их. Невольно вспоминались густые заросли на Молидивских островах и плач зверей, очевидно тоже шакалов, на кромке зарослей и черной воды. Как ему завидовали тогда, и мало кто знал то чувство затерянности, которое всегда испытывал он в чужих океанах. Свое Черное море он любил, здесь выросли и воспитывались несколько поколений его рода, здесь когда-то служил его отец.
Дубонос встряхнул плечами, сырая прохлада забиралась под одежду. Он разгадал в темноте силуэт «Декабриста» и бушприт, похожий на клюв аиста. Давно перестали делать пароходы с бушпритами. Трогательным напоминанием о парусном флоте торчал этот клюв. На «Декабристе» ходил и отец Дубоноса, и годы детства прошли перед ним далекими и сказочными, хотя и в детстве немало было тревог, трудов и огорчений. «Декабрист», кажется, должен пойти в прифронтовую базу. Дубонос еще вчера заметил оживление у парохода, мотание лебедок. Старый пароход, помнивший его моряцкую юность, честно доживал свой век.