Люди одного экипажа
Шрифт:
...Катер мчался вперед. Виднелись очертания знакомых берегов прифронтовья. Поднимались на пурпурном закате мыс и далекий шпиль часовни на противоположной стороне бухты. Докатился отдаленный рокот орудийного выстрела береговой батареи. Низко над водой возвращался морской ближний разведчик, свесив поплавки и поблескивая мотором.
— Вот и дошли, — сказал Дубонос Горигляду.
— Первый ваш рейс после ранения прошел благополучно, товарищ командир.
— Вы налет не считаете?
— Заурядная вещь,
— Вы молодец, Милоч... простите, Горигляд.
Караван вытягивался строго в кильватер Черепанову, который без помощи лоцмана знал проходы в минных полях. «Декабриста» ожидали автомашины, приткнувшиеся для маскировки под стенами домов, под деревьями. У стоянки дивизиона сторожевые катера конвоя встречали представители разведки, чтобы принять пленного немецкого летчика, о котором было сообщено радиограммой-шифровкой.
Дубонос приставал к борту другого катера, ошвартованного рядом из-за тесноты пирса. Таким образом, чтобы попасть на берег, нужно было пройти палубы двух сторожевиков. Команды ошвартованных катеров, зная о поимке летчика, были на палубах. Пленного вытащили из таранного отсека, помещения довольно неудобного и узкого, и передали в руки прибывших в порт представителей нашей разведки. Его усадили в машину и повезли в штаб.
Вечером командир дивизиона, старый приятель Дубоноса по торговому флоту, говорил ему:
— Ты, кажется, попадешь вовремя к нам. Кое– что предстоит.
За окном комнаты на малом газу урчала машина, быстро разгружали хлеб и ящики с продовольствием. На веранде кто-то играл на гармонике популярную песенку «В землянке», и ему негромко подпевали два-три мужских голоса. Ветер, усилившийся к ночи, загибал край чистенькой занавески и шевелил раму. Вестовой, широкоплечий малый с размашистыми движениями и добрым лицом, накрыл письменный стол скатертью, быстро исчез и появился с подносом, уставленным тарелками с салатом из помидоров, консервированной колбасой и холодной кефалью.
— Ты знаешь, Петро, — сказал командир дивизиона, — вот за этим столом, помню, мы не одну ночь просидели с Цезарем Куниковым, когда он готовился к десантной операции на Мысхако. Вот был человек! Все должен был вызнать, все расспросить, все вынюхать. Рисковал обдуманно. Любил людей Куников, зря не хотел сжигать...
Дубонос насупился. Эти слова, может быть и не обращенные непосредственно к нему, прошли холодком по его спине. Снова пришли воспоминания о погибшем экипаже, о друзьях, унесенных морем. Командир дивизиона был достаточно умным человеком, чтобы догадаться о причине перемены настроения своего друга.
— На себя не принимай, Дубонос. Ты в этом случае не виноват. Ты сам знаешь, у моряков все дела видны, как дробинка на блюде. Ни горок тебе, ни щелей, ни блиндажей. Знай, тебя никто не обвиняет, и не полоскай себе больше мозги глупыми мыслями. — Он посмотрел на приятеля, в черных его глазах заблистал молодой и искренний смех. — Ботинки-то опять спасал, Петро? Чертова кукла!
— Опять. — Дубонос отмахнулся своей крупной рукой. — Намокли, потом ссохлись, насилу натянул.
— Ну и чудак! Хочешь, я тебе подарю ботинки. У меня помощник где-то добыл. Прямо скажу, с витрины...
— Таких, как мне нужно, не достанешь. Обязательно на номер меньше.
— Ну тогда давай заправляться, дружище. Вот запеленгуем-ка эту кефальку... А потом потолкуем по-серьезному.
5
На катере Дубонос заметил теперь, после первого боевого эпизода, особо подчеркнутую подтянутость и стремительное исполнение приказаний. Команда явно старалась угодить своему командиру. Дел было опять много. Готовились к крупной операции, где должны были участвовать все мелкие корабли базы.
Напряженное ожидание заметно было в наземных частях и у моряков. Готовилось большое дело. Севастопольцы чаще посматривали на далекие горизонты, моряки из Николаева запели новую песню про свой город, дунайцы вспоминали свой выход к Одессе и Херсону. Ожидание как-то еще больше объединило всех, так как в это время вспомнилось все прожитое — и героическое и трагическое.
Продолжалось по-прежнему все обязательное в такой беспощадной войне. Сражалась морская пехота на Малой земле, «бомберы» топили вражеские транспорты и иногда сами гибли вдали от своих, штурмовики атаковали быстроходные десантные баржи и катера, сбривали огнем брошенные для атак роты горно-альпийских стрелков, подлодки несли свою строгую и таинственную службу, «морские охотники» гонялись за подлодками врага, сторожевики выбрасывали разведчиков, мелкие диверсионные группы, вывозили из Крыма раненых партизан, прикрывали вместе с торпедными катерами «тюлькин флот», ходивший каждую ночь на жертвенный подвиг к Малой земле...
Прикрывая коммуникацию Малой земли, остались без горючего два наших торпедных катера. Они дрейфовали. Нужно было отправить им горючее и тем спасти их. Радиограмма от торпедистов поступила утром, и выход в море в это время суток был очень опасен. Обычно с первыми лучами солнца прекращалась суета на море и корабли ожидали ночи.
Командир дивизиона, объяснив Дубоносу положение, сказал:
— У тебя катер надежный, команда тоже не плохая. Возьми Черепанова и отправляйся.
Катера Дубоноса и Черепанова быстро погрузили бензин, вышли из бухты, обогнули мыс и пошли под прикрытием скалистых берегов. Ведущий катер Дубоноса резко изменил курс и пошел при ясном небе и штиле на виду противника. Команды катеров находились на палубах. Противник, наблюдая за странным поведением кораблей, выжидал. Дубонос, пройдя несколько кабельтовых у берега, снова изменил курс и пошел прямо на город. Враг молчал. Катера развернулись влево и самой узкой частью залива пронеслись на полном ходу, чтобы сразу же попасть под прикрытие артиллерии Малой земли. Батареи врага так и не открыли огня. Маневр Дубоноса наблюдали артиллеристы береговых батарей, которым приказали поддержать катера. Они с недоумением наблюдали странное маневрирование катеров.
Но вот катера проскочили залив. Командир гвардейского дивизиона восхищенно воскликнул:
— Здорово, Дубонос! Но попадись мне в таком положении вражеские катера — моментом бы накрыл!..
Вскоре катера растворились в темной полосе крутого побережья, а вернулись открытым морем вместе с торпедными катерами.
— Вы очень хладнокровны, товарищ командир, — сказал Горигляд Дубоносу на пути к домику командира дивизиона.
Дубонос поднимался широким шагом и молчал. Выйдя на горку, он приостановился: