Люди огня
Шрифт:
— Значит, все равно, чему поклоняться?
Шейх улыбнулся.
— Неверность и вера — обе бредут по Твоему Пути, говоря:
«Он один, у Него нет сотоварища!»
— Значит, все равно, кому служить?
— Цель человека в том, чтобы явить Богу его образ, чтобы тот мог лицезреть себя со стороны. А значит, все поступки человека угодны Богу.
— И Эммануил?
— Более чем. Мухаммад — хранитель Божественной милости, Иблис [105] — хранитель Божественного гнева. И это лишь один из путей. Его сердце было гнездом симурга любви. И Мансур
105
Иблис(Иблис аш-Шайтан) — Сатана. В исламе также повелитель джиннов.
Я вышел на свежий воздух, под крупные осенние звезды. Я задыхался. Они оба, Дауд и Санаи, все прекрасно понимали и тем не менее выбрали. Выбрали Господа. Моего Господа.
Ночью я не спал. Зажег свечу в своей келье. Думал. А ближе к утру раздались далекие выстрелы.
Очередь. Еще одна.
Взрывы.
Я вышел на улицу, заглянул к Марку. Он спал.
Решился заглянуть к Дауду. Келья была пуста.
Шум приближался.
Телевизора в келье не было, радио тоже. Пришлось до утра мучиться неизвестностью.
Перед рассветом явился Дауд с группой родственников. Все запыленные, усталые и злые. Молча направились в общую комнату.
Не прошло и получаса, как в ворота забарабанили. Точнее, дали изо всей силы раза три. Я решил, что кувалдой. Выяснилось, что ошибся. Прикладом автомата.
Пир Санаи подошел к воротам, встал в окружении своих учеников. Один из младших муридов открыл ворота. Там стояла рота автоматчиков — все в чалмах со свисающими свободными концами, как у Дауда, и серых длинных балахонах. Я понял: Муридан.
— Повелитель правоверных маулана [106] Наби почтительно просит у шейха Санаи позволения обыскать ханаку.
— «Повелитель правоверных»? — с иронией переспросил пир.
Студиозусы замялись.
— Маулана Наби провозглашен халифом позавчера в Кандагаре. Вместо мученика веры муллы Абу Талиба.
Понятно. По всей видимости, Муридан жив, а я уже нет.
— Здесь нет ничего для вас интересного, — сказал Санаи.
— Мы ищем шпионов Эммануила.
106
Маулана— наш господин (араб.).
— И никого.
Зачем эти церемонии? Автоматы навскидку и вперед!
И тут я понял. Они боялись Санаи. Очень боялись.
— Просим нас извинить, уважаемый шейх.
И они ушли. Ни с чем. Не сделав ни одного выстрела.
До полудня мы проторчали в ханаке. Выходить было опасно, но под лежачий камень вода не течет. Надо было что-то делать.
В полдень дервиши творили намаз. Я переждал, пока Дауд закончит, и позвал его в свою келью. Марк уже был у меня.
Мы решились выйти в город. Главную проблему здесь составляла наша с Марком безбородость. По этому признаку нас отловят сразу.
— Интересно, здесь есть театр? — задумчиво спросил я.
Дауд встал, отодвинул занавеску и позвал:
— Али!
На зов явился простоватый пуштун, который всегда таскался за Даудом. Впрочем, я не особенно обращал на него внимание по причине его бессловесности.
— Узнай, есть ли здесь театр.
Али исчез.
— А вообще может быть?
Я плохо себе представлял, как ислам относится к театральному искусству. Хотя есть же у них традиция книжной миниатюры. В свое время это тоже явилось для меня откровением.
— Может, — ответил Дауд. — Театр в принципе не противоречит шариату. По этому вопросу даже была особая фетва [107] . Но Муридан закрыл все театры.
— А как же фетва?
— У них свои фетвы. Национальный театр в Кабуле уже несколько лет не работает.
Театр был. Но был скорее мертв, чем жив: разгромлен, разграблен, заброшен. В короткий период междуцарствия ничего не успели восстановить.
Дауд приказал Али поискать в развалинах нужный нам реквизит. Нашлось две бороды (черная и рыжая) и роскошные, почему-то тоже рыжие усищи. Последние (и последнюю) на всякий случай перекрасили тушью в более распространенный здесь черный цвет. Усы подрезали.
107
Фетва(араб, «решение, заключение») — официальное решение, выносимое духовным общинным авторитетом на основе шариата по поводу какого-либо религиозно-правового вопроса.
— Только бы не было дождя, — заметил я.
Все-таки в чадре есть свои преимущества: не надо прибегать к таким ухищрениям. Но Дауд наотрез отказался переодеваться женщиной и на нас посмотрел с таким презрением, что мы тоже оставили эту идею.
Перед закатом раздался крик муэдзина. Дервиши расстелили молитвенные коврики, разулись и заорали: «Аллах акбар!» — начался намаз.
После заката дервиши совершили намаз еще раз.
А через некоторое время — еще раз.
На утро был назначен наш выход.
Я проснулся от крика «Аллах акбар!» — после рассвета дервиши тоже творили намаз. Колоритно, конечно, но сколько ж можно! Я плюнул и перевернулся на другой бок.
Тогда дервиши начали громкий зикр.
Я смирился и встал.
После зикра Санаи вызвал меня и Марка в общую комнату.
— Я знаю, что вы собираетесь предпринять, — сказал он. — Это опасно.
Мы промолчали. Как будто мы не знали!
Вошел молодой мурид, благоговейно неся два синих лоскутных одеяла, которые суфии носят вместо плащей.
— Это вас защитит, — сказал Санаи. — Хирку [108] дают не сразу и не всем, но те, кто с Махди, заслуживают её. Суфий должен дать клятву покорности учителю, но я от вас этого не требую. Вы уже дали клятву вашему Учителю и вряд ли смените его на другого.
Мы облачились в лоскутные одеяла и вышли во двор. Там нас встретил Дауд, тоже в лоскутном одеяле.
Кем это мы заделались? Почетными муридами?
Я надвинул капюшон. Может быть, удастся обойтись без накладной бороды? Посмотрел на свое отражение в бассейне для омовения. Нет, не удастся. Пришлось гримироваться.
108
Хирка— плащ дервиша (суфия).