Люди огня
Шрифт:
Она напряглась, завидев Кровавого Медведя, вышедшего на окраину селения. Его силуэт четко вырисовывался на фоне костров. Хранитель Волчьей Котомки на мгновение остановился, глядя на менструальный вигвам, как будто его глаза могли видеть сквозь плотные шкуры.
Девушка затаила дыхание. Но вот он наконец вошел в свой вигвам.
Волшебная Лосиха устало вздохнула. Когда же наконец придет мать? Она сидит тут, будто горная овца в ловушке. Если бы только Кровавый Медведь не бродил вокруг ночью! Она не могла не понимать, зачем он разгуливает в темноте. Неужели это всегда так будет? Неужели каждый раз придется испытывать такой же
Сначала она и понять не могла, что такое с ней случилось. Когда начались спазмы, она решила, что все дело в лепешках из семян сосны, которые они стащили у старухи по имени Зеленый Рог, — та, наверное, заколдовала их, чтобы у девчонок-воришек разболелись животы. Но пора было ей соображать получше. Рост грудей мог навести ее на правильную мысль. Да и раздавшиеся бедра, так изменившие форму ее тени… А она не обратила особенного внимания даже на появление темных волос на лобке. Когда наконец закапала кровь, она сильно перепугалась.
— Пришло твое время, — с гордостью в голосе сказала ей мать — Стучащие Копыта. — Моя дочь стала женщиной.
Дочь широко раскрыла от изумления глаза и рот. Дар речи покинул ее. За всю свою жизнь она лишь раз испытала подобное чувство растерянности и недоумения — когда умер ее отец.
Затем ее с различными церемониями отвели в менструальный вигвам. Там она провела четыре дня. Настроение у нее постоянно менялось — от растерянности и скуки до бурной радости. Потом к ней пришли мать, бабушка и большинство остальных женщин селения. Они выщипали ей брови, раздели ее и расписали ей тело яркими красками, как это делали со всеми женщинами с незапамятных времен — с той поры, как Первый Человек вывел людей наверх из Первого Мира на солнечный свет. Ее мать окунула обе ладони во влажную охру и хлопнула ее по грудям; таким образом молоко, которое когда-нибудь у нее появится, объявлялось собственностью Племени Красной Руки. Ее лицо разрисовали белым; на правой щеке изобразили голубой круг — символ неба, а на левой — коричневый, обозначавший землю. Вниз от груди пролегла по ее телу желтая Тропа Света, кончавшаяся у лобка. Зеленый Рог углем нарисовала стрелы, указывавшие на внутреннюю поверхность бедер.
— Это чтобы эти глупые мальчишки знали, куда лезть!
И она захихикала, к великому удовольствию других старух.
Раскрасневшись от стыда, Волшебная Лосиха сглотнула набежавшую слюну. Почему-то она была уверена, что старой ведьме известно, кто стащил ее лепешки.
На животе девушки нарисовали большой оранжевый круг — символ утреннего солнца и новой жизни, которую оно каждый день приносит миру; так же и ее лоно принесет новую жизнь Красной Руке.
Она терпела все эти манипуляции, зная, что так и должно быть. Каким-то непонятным образом все девушки-подростки были осведомлены об этой церемонии, хотя никогда не обсуждали ее открыто. Она узнала о ней из обрывочных замечаний шепотом в разговорах подруг — Танагер и Сверчка. Почему-то все, что происходило с ней в менструальном вигваме, стало казаться реальностью лишь некоторое время спустя. Старухи ушли вместе с матерью, распевая песни и треща трещотками из оленьих копыт. В Племени Красной Руки стало одной женщиной больше.
Девушка долго прислушивалась к удалявшемуся шуму, чувствуя, что в ее жизни произошло что-то очень важное. Мужчины, поджидавшие шествие женщин, хохотали, пели, хлопали в ладоши и плясали. Сверчок и Танагер, широко раскрыв глаза, наблюдали за действом с окраины селения. Они понимали, что прежняя веселая дружба с Лосихой пришла к концу. Отныне их бывшая подружка больше не сможет играть с ними в детские игры, бегать и хохотать. Она должна будет взять на себя женские обязанности — а ведь она и знать не знала, как положено смеяться взрослой женщине, что означают шутки, которыми взрослые женщины обмениваются…
Какой-то мужчина пожелает ее. Эта мысль не покидала ее ни на мгновение, пронизывая все остальные мысли. Сначала она даже не отдавала себе в этом отчета.
Один из мужчин не принял участия во всеобщем веселье. Хранитель Волчьей Котомки просто смотрел издали, безо всякого выражения на неподвижном лице. Даже на расстоянии она чувствовала, что в его глазах светится предвкушение наслаждения. Охотник выпрямился и напрягся: он нашел добычу!
Он все время поглядывал в ее сторону, улыбаясь про себя. Его глаза возбужденно блестели. Внезапно догадка пронзила ее, будто острие дротика. Ее душа напряглась и сжалась: Кровавый Медведь хотел первым овладеть ею!
Перепугавшись, она послала Танагер за своей матерью, не уточняя, почему хочет ее видеть. Она попыталась, правда, объяснить, в чем дело, но быстроногая Танагер, не дослушав, умчалась в темноту.
Когда из селения донеслись песни и хохот, она спряталась под одеяло. Предполагается, что завтра утром она покинет менструальный вигвам. И что тогда? Кровавый Медведь будет поджидать ее, затаившись. Разве сможет она противиться его желаниям, если он поймает ее вне селения? Что же ей делать? Никто никогда не шел наперекор воле Хранителя Волчьей Котомки. Ведь Кровавый Медведь вернул Красной Руке сердце и душу, похищенные у племени. Теперь он имел право на все, чего ни пожелает.
Она наклонилась и снова посмотрела в щелку. Чья-то тень, выйдя из селения, приближалась по плотно утоптанной тропинке. При виде знакомой походки холодное отчаяние растаяло в груди девушки. Значит, Танагер все-таки удалось прокрасться в вигвам отчима и шепнуть несколько слов матери.
По траве зашуршали подошвы мокасинов из мягкой кожи. Бахрома платья зашуршала, задев за шкуру у входа.
— Привет, дочка. Что случилось? Ты хотела меня видеть? — спросила Стучащие Копыта.
— Мне нужно поговорить с тобой.
Мать хмыкнула по-своему — скорее горлом, чем ртом, и вошла в вигвам. Вздохнув, она сначала уселась на шкуру, лежавшую на полу вигвама, а потом легла на бок. Расслабившись, она вытянула уставшие за день ноги и подперла голову рукой.
— Ты разволновалась из-за того, что стала взрослой женщиной? Танагер мне что-то ничего толком не объяснила.
Волшебная Лосиха кивнула головой. Их нежная дружба — дружба матери и дочери, вместе переживших общее горе, — почти не нуждалась в словах.
— Ну, не стоит. С этим уж теперь ничего не поделаешь. Со мной то же самое в свое время было, понимаешь? Будь самой собой. Живи и жди. Все будет так, как будет. Тебе нечего опасаться будущего. Жизнь штука такая — каждый день происходит что-то, что нужно прожить. Сейчас ты напугана тем, что с тобой случится. А когда ты впервые подотрешь зад своему первому внуку, ты даже и представить себе не сможешь, куда все эти страхи подевались…
— Дело не в этом. — Сердце девушки сильно забилось.