Люди полной луны
Шрифт:
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Братья» Рогонян занимались неблаговидным делом ненавязчиво, а в некоторых случаях и вполне навязчиво, если не сказать агрессивно. Они осуществляли посредническую миссию между двумя порочными и вечно соприкасающимися группами людей с нестандартной для здорового общества тягой к удовлетворению — болезненно жаждущих и корыстно утоляющих эту жажду, равнодушно дающих и дрожаще берущих. «Братья» Рогонян неплохо на этом зарабатывали и делились заработанным с окружающим их миром, то есть с той его частью, которая непосредственно контролирует их не до конца респектабельную деятельность.
— Где
— А где это ты видел курносую армянскую морду? — задал Арам вопрос Савоеву и воровато нахмурился.
Дело в том, что Арам Рогонян по кличке Армян был латышом по отцу и русским по матери. Откуда у него взялась такая фамилия, объяснить трудно, но в России это случается.
— Я тебе сейчас рыло подрифтую, и вся твоя курносость примет формы обыкновенной грушеобразной носастости, — не стал вдаваться в подробности Савоев.
— Гражданин лейтенант! — возмутился Армян и, сникая, спросил: — Я не прав?
— Прав, — оправдал его Савоев и четко сформулировал это оправдание: — Хватит брехать, гони деньги.
Савоев был «взяточником» со странными интонациями, которые брали свое начало в его личном и достаточно неординарном профессионализме…
Обвиняя милицию во взяточничестве, общество ведет себя некорректно. За редким исключением, действительно редким, как тяжкое преступление, которых сейчас много, мздоимство в органах милиции не является таковым. Это скорее гибкая, мгновенно реагирующая на события форма действующего наказания. Этакий портативный и незлобивый упрек возмездия, который заделывает дыры в несовершенных законах государства. Милиция, в профессиональной ее части, отлично ориентируется в определениях тех или иных пороков и отлично понимает, что можно изжить, а что нельзя. Если вдруг и сразу — страшно представить! — милиция перестанет брать взятки и начнет следовать букве закона во всех, даже самых незначительных, деталях, то стон прокатится по всей России, от края до края.
…Савоев взял деньги, положил их в карман и, глядя на Рогоняна в упор, спросил:
— Где второй Рогонян?
— В бане, — не стал задерживаться с ответом Рогонян и, усмехнувшись, добавил: — Финской.
У Роберта Рогоняна отец был армянином с ярко выраженным талантом путешественника, и следы его существования не задержались в памяти Роберта, а мать — русская, но с несвойственной для русских тягой к авантюрным приключениям на не совсем нравственной основе.
— Роберт! — притворно изумился Савоев, выбивая двери в сауне при яхт-клубе и объясняя: шел мимо, думаю, дай зайду.
Роберт Рогонян слегка напоминал спившегося Аполлона, перепуганного итальянца и разъяренного турецкого грузчика одновременно.
— Савоев! — вполне искренне изумился он. — Двери на себя открываются, я их никогда не закрываю.
— Молчи, — посоветовал ему Савоев, с интересом рассматривая удивительно фигурной красоты девушку, которая была голой, но с лицом, обмотанным полотенцем. — Ты что, насилуешь ее? — неуверенно встал на путь дознания оперуполномоченный.
— Делать мне нечего! — возмутился Роберт. — У нее фигура богини, а рожа как у бомжа небритого. У нас любовь с воображением. Я ее спрашиваю, кто она, а она мне отвечает, что Мэрилин Монро.
Савоев сдернул с девушки полотенце и, вздрогнув от отвращения, приказал:
— Пошла вон отсюда. Полотенце снова на лицо накинь и не снимай, а то на пятнадцать суток посажу.
Сутенерство было, есть и будет. До той поры, пока на земле рождаются женщины и мужчины с неуправляемым либидо, сутенеры, эти труженики криминального, а в некоторых случаях и официального, бизнеса, будут пытаться собрать таких людей в некое подобие организации и будут делать на этом деньги. Среди них есть вожди, гении и свои пророки. Это сообщество, государство, возникшее, как птица феникс, из пламени похоти, гордо шествует по планете и завоевывает ее. Светлые лики Мазоха, де Сада и Фрейда заполнили алтари этого государства. Изощренный Восток вкинул в них скрижали «Камасутры», злонамеренно не сделав Западу прививку, не дав ему вакцину своей тщательно замаскированной культуры. Всеобъемлющая тяга к организованной проституции стала доминирующей политикой человечества, в гордыне своей оно забыло, кто есть кто, и стало холодно относиться к проституткам, а сутенеров, как диктаторов, даже преследовать по закону…
— Трудно жить, — печально вздохнул Роберт Рогонян и, на всякий случай отойдя в сторону, поглядел на Савоева.
— Трудно, говоришь? — странно посочувствовал Роберту Савоев и, протянув ему фотографию некогда живой Ольги Останской, зловеще прервал свое сочувствие: — Рассказывай все, и по порядку.
— Убойная гимназистка. Где она сейчас? — обрадовался Роберт и затараторил: — Врожденный талант, подогретая малина на помповой основе неразработанной молодости. Ее не остановить, приманка для сексуальных маньяков, ей в одиночку нельзя сниматься, только под «крышей», а не то влюбятся и зарежут…
— Стой! — заорал Савоев. — Я тебя убью! Какая малина, что за помпа, какой братишка?
Выкопанная из могилы и беспечно брошенная в сквере больницы оболочка Ольги Останской доставляла уголовному розыску и полковнику Самсонову лично массу забот. Были непонятны акценты преступления, которое могло и не быть таковым. Слух о нем уже влез в уши горожан и распространился по городу с вездесущностью юго-западного ветра. Об этом говорили везде: на пляжах, в парке, на работе, знакомые при встрече сразу же спрашивали: «А вы слышали?» — и в ответ получали: «Конечно же». Ужас, что наделал нестандартный труп Ольги Останской, так безнаказанно возникший из земли и незаконно выброшенный в сквере городской больницы. Горожане были переполнены негодования, все настаивали на возмездии, но никто точно не знал, как это возмездие должно выглядеть. Выкапывание умерших девочек из земли еще не стало привычным для провинциального обывателя, его психика еще была достаточно ранимой и наивно-сопереживающей.
«Гадство какое-то, — думал Самсонов и, постукивая кончиком ручки по столу, добавлял в свои мысли: — Оскотинеть можно».
Полковника совершенно не интересовало, что об этом могильном выкапывании говорили на пляжах, в парке и на работе, но ему было интересно, что об этом говорит начальство, а несколько часов назад он в полной мере узнал об этом.
— Самсонов! — как бы увидев его в новом свете, воскликнул начальник областного Управления внутренних дел комиссар Кияшко. — У тебя там что, кладбище под картошку перекапывают?
— Да нет, товарищ комиссар… — замялся Самсонов и подумал про себя: «Ничего себе ирония».
— Случай, конечно, единичный, но, судя по нестандартности, демонстративный. Так что, Самсонов, не мне тебя учить: если еще раз у тебя в городе потревожат мертвых, то готовься к инфаркту, это визитная карточка маньяка.
Сказав это, комиссар встал из-за стола, подошел к массивному сейфу, быстро, за десять минут, открыл его и, вытащив из-под груды документов сигарету, закурил ее. Закрыв сейф, он снова сел за стол и, коротко взглянув на Самсонова, объяснил: