Люди Солнца
Шрифт:
Глеб и Фома перешли ко второму неподвижно ожидающему их бревну, а я изумлённо спросил Ярослава:
– Что это будет?
– Баня, – коротко ответил он.
– Это что же такое?
– Ты когда грузди ел, понравилось? – ответил вопросом на вопрос Ярослав.
– О, ещё как!
– Так вот баня – это намного лучше.
Ферма
Так сказал и, на миг положив руку мне на плечо, быстро пошёл встречать новый прибывший воз.
А что же я? Что в этот миг со мной сделалось? Сейчас, вспоминая ту минуту, я могу лишь определить, что на меня обрушилась вдруг странного рода усталость, вызванная переизбытком впечатлений, не прекращающихся с утра: завтрак на золотой посуде, откапывание старинных сундуков, появление на свет Божий пролежавших лет сто в земле книг, обнаружение скрытой двери, обследование роскошно меблированных апартаментов, гости, таинственные шкафы, сигары, заморские блюда…
Я увидел, что мимо, кивнув мне издалека, идёт Робертсон. В руках несёт два наполненных чем-то ведра.
– Что там? – машинально спросил я его, не сумев определить, что это за белая жидкость в вёдрах.
Он стал, поставил вёдра на землю и доложил:
– Ячменная мука, разбавленная тёплой водой. Печи загружены углём на ближайшие два часа, так что я могу сейчас напоить лошадей.
– Они только что прибыли, – рассудительно возразил я, – прежде чем поить, им надо дать отстояться.
– О, мистер Том. О лошадях, которые привезли брёвна, заботятся сами возницы. Я же несу обед для наших собственных лошадей.
Я наклонился, взял одно ведро, и мы пошли мимо желтеющего остова будущей бани к конюшням. Кстати, я там до сих пор ещё не был. Мы вошли в длинное полутёмное помещение. Когда глаза немного привыкли к полумраку, я увидел десяток лошадей, мирно стоящих в древних, изрядно погрызенных зубами предшественников загонах.
– Это что же… Все – наши?
– Ваши, – слегка поправил меня Робертсон. – Куплены на ваши деньги.
– Одиннадцать, – с изумлением сосчитал я.
– Двенадцать, – поправил меня Робертсон. – Дэйл на жеребце в Лондон поехал.
– Оседлай для меня лошадку посмирнее, – попросил я. – Выеду в окрестности ненадолго.
Быстро вышел, дошагал до каминного зала. Набрал в дорожную суму хлеба, колбас, бутылку родниковой воды и вернулся в конюшни.
Робертсон уже выводил оседланную лошадь.
– Самая уютная лошадка, – сказал он. – Проверено. Я на ней и землемера возил, и за углём ездил. – Потом добавил: – Сильно гнать не надо. Покормил только что.
Я благодарно кивнул, поднялся в седло и выехал из ристалища. Пустил лошадь шагом вдоль фуражных, проехал в проход между фуражными и караульным помещением, повернул влево. Мимо кузни, каретного цейхгауза, мимо каскада жилых построек, сквозь весь замок проехал до северной стены. В раскрытые ворота башни выехал в поле. Охнул и вздрогнул от обхватившего меня прохладного простора. Справа река, небольшая каменная пристань. Пара каких-то челнов (нужно послать Готлиба проинспектировать). Слева и прямо – пологие, покрытые прибитой заморозками тёмной травою холмы. Лошадь, довольно потряхивая гривой, сама зашагала по неширокой земляной дорожке, вьющейся мимо холмов. Одиночество! Тишина, одиночество! Безмолвие! Слёзы выступили у меня на глазах. Отпустив поводья и дав лошади полную свободу, я ехал, вдыхая чистый холодный воздух полной грудью, и отдыхал, отдыхал от золотой лавы событий…
Одиночество – изумительное лекарство. Так проехал я с полчаса, и перед встречей с тем, что ожидало меня в конце столь внезапно предпринятого путешествия, вполне отдохнул.
Лошадь вдруг пошла бодрее, и я почувствовал, а потом и увидел тоненький, светлый на фоне синего неба столбик дыма. «Никакого оружия не взял, растяпа». Подобрал поводья. Ботфорты поправил в стременах. Всмотрелся. За верхней кромкой узкой, высаженной безупречно ровным каре рощицы высилась белая игла сторожевой башни. В проёме каре стояла сколоченная из мощных жердей рогатка. Спешившись и отодвинув её, я оставил, как полагается, на случай экстренной ретирады, проезд свободным, вскочил в седло и двинулся дальше. Сразу за рощицей открылся каменный квадрат стен ярдов в сто пятьдесят или двести. Внутри квадрата виднелись красные черепичные крыши построек. Ветер, который донёс до меня запах дыма, вдруг донёс и расслабляющее, уютное, мирное такое коровье мычание. Ферма! И, открыв въездные ворота, ведя лошадь в поводу, пошёл сквозь небольшое, голов в двадцать, стадо пятнисто-рыжих коров.
Да, приятно удивила меня вот какая странность: двор, по которому бродили коровы, оказался безупречно чистым. Весь навоз был собран в две большие кучи, чернеющие поодаль. Коровы, с любопытством потянувшие к нам свои головы, привели в волнение мою лошадь, и она заливисто заголосила.
В ту же минуту в дверях одного из домов показался мужчина лет в сорок, с длинной полуседой бородой. Увидев меня, он почти бегом приблизился и, остановившись шагах в пяти, с нескрываемой радостью воскликнул:
– Милый человек, здравствуй!
– Здоров будь и ты, братец! – ответствовал я.
Приблизился, потягивая за собой лошадь. Пожал руку. Спросил:
– Кто ты?
Он, закивав, торопливо заговорил:
– Я Себастьян. Я нанят владельцем имения «Шервуд» на ферму работником, за коровами здесь слежу. У меня тут всё в полном порядке! Пятнадцать телят разного возраста там, в телятнике. Вот там – четыре быка, их выпускаю отдельно, чтобы коровы выгуливались спокойно. Двадцать коров. Но вот уже год, как я здесь один, и припасы давно кончились. Кто увозил молоко – больше не приезжает, и не приезжает вовсе никто, а я всё молоко, чтобы не пропадало, перегоняю в сыр, и целый склад уже этим сыром занял. И питаюсь одним только молоком и сыром, и смотреть на него уже тошно. Что, милый человек, нет ли сейчас в Англии какой-то войны? Если так, то, боюсь, деньги за мою работу, моей семье в Бристоль, хозяин имения «Шервуд» не отсылает. А они, жена, племянница и двое детей должны каждый месяц платить за квартиру.
– Покажи, где живёшь, Себастьян, – сказал я, и голос мой дрогнул.
Он торопливо повёл рукой, и мы прошли к дому. Привязав лошадь, я вошёл в пространный коридор, а из него – в чистую, на удивление аккуратно прибранную комнатку. Узкая железная кровать, сундук, столик. Белая занавесочка на окне. Белые вязанные половички. Рукомойник. Камин. Стойка с тёплой одеждой.
– Там что? – спросил я, выйдя обратно в коридор и указав на следующие три двери.
– Большая комната для косцов, нанимаемых на лето, для заготовки сена. Комната для второго работника, которого нет уже второй год. Трёхкомнатный апартамент управляющего фермой.
– Ключи где?
– У меня в столике.
– Принеси.
Мы отомкнули все двери, и я осмотрел сносно меблированные помещения.
– Запас дров есть?
– Почти нет. Кучка гнилых жердей в каретном сарае, ими отапливаю свою комнату и телятник. Можно несколько сухих деревьев спилить в рощице, но без разрешения управляющего не решаюсь.
Мы прошли в апартамент управляющего. Отправив Себастьяна снять с седла и принести мою дорожную суму, я выдвинул два из шести стульев, задвинутых под стол. Рукавом куртки стёр пыль со столешницы. Вошёл Себастьян, и я, жестом предложив ему сесть во главе стола, выложил перед ним хлеб и колбасу. Чтобы не смущать своим присутствием голодного человека, ещё раз прошёлся по всем комнатам.