Люди Солнечной системы (сборник)
Шрифт:
От увиденной картины по спине Баскунчака прошел холодок. Машинально он тронул усы, прикрыл глаза, но, когда открыл их, картина не изменилась. Неблагополучием и страхом несло от этого мира, смертью и ужасом, словно когда-то здесь вскрикнули разом в предсмертном вздохе несколько миллионов человек, и этот крик продолжал колебать и шевелить взошедшие на крови маки. Стало душно, и рука Дмитрия непроизвольно потянулась к верхним пуговицам рубашки.
Непослушные пальцы рванули пуговицы из петель, но легче дышать не стало, и Дмитрий опомнился, лишь оказавшись в полутемном холле.
Нет, черт побери, неблагополучные миры
Опасно было испытывать дальше собственное везение, но, начав свои тайные путешествия, Баскунчак уже не мог резко оборвать их. Не мог он отказаться от прикосновения к тайне, к загадкам, так притягивавшим его к себе с детских лет, когда каждая книга, прочитанная Баскунчаком, была откровением, каждый рассказ будил любопытство и нетерпеливое желание познать мир, когда казалось, что жизнь бесконечна, а мир познаваем.
Он встал и решительно толкнул следующую дверь.
Вернее — хотел толкнуть ее, но остановился. Возле двери лежал предмет, в котором по очертаниям и форме можно было безошибочно узнать оружие. Никогда Баскунчак такого оружия не видел, приспособление было тяжеленное, гладкое, масляное, надежное, с удобной рифленой рукоятью, которое так и просилось в ладонь. Баскунчак воровато огляделся по сторонам и, убедившись, что он перед дверью один, торопливо присел на корточки. Похоже, аппарат был большой убойной силы, но как к нему подступиться, Баскунчак не знал. Трудно было сообразить, каким образом этой штукой пользуются. Ахнет — костей не соберешь! Нет, в общем, какое-то сходство с обычным пистолетом все-таки имелось — рукоять, ствол, из которого торчал тонкий голубой стержень, и с казенной части блестели полупрозрачно два полированных голубоватых кругляша. Два плоских магазина по обеим сторонам ствола торчали… В Дмитрии проснулся мальчишеский интерес и тяга к оружию. Скажите, кто бы отказался иметь у себя нечто необычное и смертельно опасное?
Он осторожно потянул за рукоять. Рукоять была теплая, рубчатая, удобно ложащаяся в руку. Баскунчак сомкнул пальцы и потянул странный пистолет к себе. Даже тяжесть на мгновение почувствовал. А в кулаке ничего не оказалось. Положив руку на оружие, он ощутил твердый и тяжелый металл. Потянул руку к себе, и вновь она оказалась пустой.
Не судьба, значит.
Баскунчак задумчиво мотнул головой, поднялся и, по-прежнему разглядывая необычный пистолет, толкнул дверь.
Вокруг были заросли, а стоял Баскунчак на проселочной дороге, превращенной в месиво продолжительным дождем.
Дождь и сейчас продолжал лить. Рубашка моментально промокла, волосы прилипли к голове, и по лицу побежали стремительные холодные струйки.
Из кювета, где в глиняной жиже кисли кучи какого-то зловещего черного тряпья, несло смрадом. Шагах в двадцати, на той стороне дороги, торчал, завалившись бортом в трясину, обгорелый аппарат на гусеницах. Нечто, напоминающее орудийный ствол, нелепо целилось в низкие тучи.
Дмитрий огляделся.
Дороги как таковой не было. Была река жидкой глины, и по этой жиже, поминутно увязая, тащились запряженные изнемогающими волами расхлябанные телеги на огромных деревянных колесах, и закутанные до глаз женщины, поминутно оскальзываясь, плача и громко выкрикивая что-то на непонятном языке, неистово молотили волов по ребристым бокам, а на телегах, погребенные среди мокрых узлов, среди торчащих ножками стульев
Мужчин он увидел несколько позже. Их было двое — в пятнистой грязной униформе, обритые, злые, они стояли у обочины дороги, твердо и хозяйски расставив ноги в высоких шнурованных сапогах, и внимательно разглядывали Баскунчака, направив на него короткоствольные, но от того не ставшие менее опасными автоматы. Они явно готовились задать Дмитрию какие-то вопросы, а может, все уже решили для себя.
В глазах этих солдат неизвестно кому принадлежащей армии Баскунчак был не менее как дезертиром или, вполне вероятно, он казался им шпионом или диверсантом, к которому следовало быстро и решительно принять предусмотренные военным временем меры.
Ожидать последующих шагов патруля Баскунчак не стал.
Он вновь оказался в холле. Грязный, мокрый, он с огорчением подумал, что на шероховатом красном ковре, покрывающем холл, останутся следы жидкой грязи, и это было очень неприятным. Это означало утренние упреки администрации.
О дальнейшем изучении дверей не могло быть речи. Огорченно сняв туфли и закатав грязные штанины, Баскунчак взял туфли в руки и, стараясь держаться ближе к стене, начал пробираться в свой номер.
К своему облегчению, по пути Дмитрий никого не встретил.
В номере он прошел в ванную комнату и принялся приводить себя в порядок. Прежде чем положить часы на полку, он посмотрел на циферблат. На часах было около трех.
Он вернулся в комнату, достал из холодильника вторую бутылку пива, открыл ее и жадно сделал пару больших глотков. Неторопливо вышел на лоджию и сел в кресло. Пять красных огоньков мелкими стежками стягивали землю и небеса.
Значительно правее их, почти касаясь невидимого горизонта, над погруженным во тьму городом висела огромная смешливая и загадочная Луна.
Баскунчак вдруг ощутил, что ему не хочется уезжать. Каждая загадка должна быть однажды разгадана. Вот и сейчас, вспоминая свое тайное путешествие по мирам, Баскунчак находил, что эти миры кажутся ему удивительно знакомыми, более того, он попытался вспомнить, чьим воображением эти миры были однажды рождены.
Легче всего было вспомнить, кому принадлежит Дорога.
И Лес, который был похож на спящего зверя. С некоторым усилием Баскунчак вспомнил, кто писал о планете, заросшей огромными черными маками. Разум отказывался воспринимать реальность происходящего. Этого просто не могло быть, не должно быть, уж больно не вязались чудеса с провинциальным волжским городом, растянувшимся по берегу ленивой реки и окруженным степью, продуваемой жаркими и душными ветрами.
И все-таки… Чудеса чаще всего случаются там, где их никто не ждет.
Баскунчак задумчиво допил пиво и вернулся в ванную комнату.
«Дай мне только этого Жилина встретить, — яростно подумал он, застирывая пропитанные желтой глиной носки. — Я из него душу выну! Он мне расскажет, во что это он меня втравил!»
Нет, особой неприязни к Жилину журналист не испытывал, в нем жило любопытство газетчика, привыкшего вникать в мелочи происходящего, и еще в нем жило здоровое раздражение человека, которого слепо сунули в реку событий, не удосужившись дать предварительно какие-то объяснения.