Люди Волка
Шрифт:
— Но значит, они все-таки существуют? — с надеждой в голосе спросила Заря.
— Конечно, — кивнула Пляшущая Лиса. Она залилась краской стыда: до нее дошло, как бесчувственно она вела себя только что. Она взяла в руки тело ребенка и погладила зашитую в мешок голову. О чем она думала, лишая свою подругу последней надежды? — Я ничего такого не имела в виду, Заря. Прости меня.
— Я знаю. — Смеющаяся Заря умиротворенно улыбнулась, сжимая руку Лисы. — Ты просто проголодалась и устала — как все мы.
Обменявшись ласковыми взглядами, они выбрались из чума. Тусклый, серый солнечный свет озарял равнину. Лиса встала на ноги — и чуть не упала от слабости. Собравшись с силами, она помогла подняться Заре.
Кричащий Петухом стоял невдалеке от них. Дряхлая плоть его свисала складками; крючковатый нос делил искаженное гневом увядшее лицо надвое — с одной стороны сверкал иссиня-черный глаз, с другой тускло блестело бельмо. Судя по узким, сжатым губам, этот человек не любил шутить и не умел сочувствовать чужому горю. Он поднял руку и сразу же запел. Его старческий голос брал то высокие, то низкие ноты. Он пел давно известную всем наизусть погребальную песню, моля Блаженный Звездный Народ принять к себе это дитя, хотя у него не было имени.
Конечно не было. Народ Волка не давал имен своим детям, пока пять раз не минует Долгая Тьма. Ведь до этого времени они все равно что зверьки. Только научившись говорить и думать, ребенок станет человеком, частью своего Народа. Тогда-то человеческая душа придет к нему — во время Сна — и поселится в нем.
Поющий Волк пошел им навстречу — обнять свою жену и принять у Лисы тело ребенка. Он вложил дитя в бессильные руки Зари. Мало-помалу и другие люди стали вылезать наружу из своих чумов. Скорчившись, они пролезали сквозь низкие отверстия в звериных шкурах, из которых сооружены были их жилища, и неловко становились на ноги. Некоторые чуть не падали от голода.
Народ их состоял из людей высоких и стройных, со смуглой кожей, так выделявшейся среди этих снегов. Косые морщины легли вокруг их глаз и ртов — следы солнца, ветра и бурь. Полные губы, которые прежде так славно улыбались, сжались в узкие складки, в расширившихся от боли глазах темнело отчаяние. Их грубую одежду, сшитую из серых звериных шкур, покрывали застарелые сальные пятна, потертый мех взъерошили и выщипали пальцы Ветряной Женщины. Щурясь в неярком свете, они угрюмо глядели из-под своих кожаных капюшонов — усталые, измученные люди, чем-то похожие на отполированные временем ледниковые глыбы, среди которых им довелось сейчас жить.
Они построились в ряд и медленно, с торжественным пением двинулись вслед за Смеющейся Зарей — вокруг заледенелых чумов к стоящим поодаль сугробам. Заря стала взбираться по пологому склону холма, стуча подошвами о ледяной наст. Споткнувшись, она чуть не выронила свое дитя. Подхватив его и прижав к груди, она глубоко вздохнула и пошла дальше.
Следуя за ней по пятам, Народ миновал пригорок. Там и сям из снега торчали полуразложившиеся руки, ноги, оскалившиеся черепа. В прежние дни люди часто уходили на открытую ветру равнину, чтобы умереть в одиночестве. Позже, когда начался голод, многие старики попросту замерзали, блуждая в поисках пищи.
Заря положила дитя на вершину пригорка, опустившись на колени и всхлипывая. А вокруг пели люди, пели погребальную песню, надеясь, что Звездный Народ смилостивится и примет к себе еще безымянное дитя.
Кричащий Петухом поднял руки, призывая всех к вниманию.
— Это была всего лишь девочка! — объявил он. — Давайте закончим все по-быстрому и вернемся к себе в чумы.
Заря внезапно перестала плакать и с мольбой устремила на старого шамана опухшие от слез глаза.
Пляшущая Лиса нахмурилась. Она поймала отчаянный взгляд своей подруги, и гнев вспыхнул в ее груди.
— Попридержи язык, муж, — с дрожью в голосе шепнула она. — Всякое дитя достойно человеческого погребения.
— Так ли ты обо мне заботишься, чтобы просить меня о чем-то? Не мешайся-ка не в свое дело, жена…
— Хочу — и мешаюсь.
Он обернулся и, сверкнув глазами, посмотрел на нее:
— Расхрабрилась, вижу? А я вот возьму и заколдую твою утробу — вовек не родишь.
— Вот как? — язвительно ответила она. — Заколдуй, сделай милость. Спасибо тебе скажу.
В толпе началось брожение. Многие нахмурились, слыша такие речи Лисы. Не в обычае было, чтобы молодая женщина так разговаривала со старшим, особенно если это ее муж. Лиса почувствовала их осуждающие взгляды, и у нее засосало под ложечкой от страха. Всю жизнь она старалась поступать по правилам. Отчего же это так плохо у нее выходит?
Кричащий Петухом медленно наклонил голову. Его единственный глаз гневно сверкнул.
— Видите? Любому ясно: женщина — это сущее ничто, комок грязи, годный только на то, чтобы бросить в него мужское семя.
— Так и есть, — отозвался стоящий в глубине толпы юноша по имени Орлиный Крик. — Каждый это знает. Кончим-ка все это побыстрее и пойдем по домам.
— Слушайте все… — начал Кричащий Петухом.
— Дурачье вы, — вдруг перебил его ломкий старческий голос, донесшийся из последнего шатра. — Кто, по-вашему, подтирал ваши задницы, когда вы были детьми? А кто отирал ваши слезы, когда вы пугались чего-то? А, отцы?
Люди оглянулись, и на лицах у них промелькнула горечь. Обрубленная Ветвь, старейшая в Народе, с трудом подняла кожаный подог своего чума. Редкие пряди седых волос как попало торчали из-под ее лисьего капюшона. Ноздри ее до смешного острого носа раздулись; она искоса смотрела на собравшихся своими старческими карими глазами, и во взгляде ее сквозило безграничное презрение. Народ потеснился, давая ей дорогу.
Поднявшись на вершину холма, она грозно сверху вниз посмотрела на собравшихся людей, каждого удостоив гневным взором. В ответ некоторые вызывающе набычились, но большинство почтительно опустило глаза.
Она подняла руку, словно не обращая внимания ни на тех, ни на других:
— Как можете вы пререкаться друг с другом, когда умер один из вашего рода? — В этот миг Ветряная Женщина что есть мочи пронеслась над сугробами, как бы подтверждая ее слова. Людям пришлось схватиться друг за друга, чтобы не упасть. — Подумали бы, как спасти остальных…
— Да, — кивнул Кричащий Петухом, искоса взглянув на нее. — Надо уходить отсюда. Смерть пожрет тех из нас, кто…
— А ты мне не поддакивай, старый плут, — огрызнулась Обрубленная Ветвь. Глаз Кричащего Петухом налился кровью.