Люди войны
Шрифт:
– А ранения?
– Нет.
– Поразительно! Не потому ли он спросил о "крови"?
– Может быть. Получить заслуженно боевые награды и не быть ни разу при этом раненным - это в пехоте или на море редко кому из рядовых удавалось. Такое везение - один на миллион.
– Что дедушка после войны делал?
– Мебель. Помню, приехал к нам в город, увидел кресло кровать, таких раньше ни у кого не было. Раскрыл, посмотрел механику. Приезжаем потом к нему в гости, а у него уже точно такое же - сам сделал. Он всё умел, я же говорю, одним топориком мог шикарнейший макет крейсера из доски за пять минут сделать!
– Уникальный дед, - говорю Виктору.
– У меня таких два, - отвечает он спокойным голосом, будто говорит о самых обычных вещах, о двух одинаковых стаканах, например, в шкафу.
– А второй кто? Я готов слушать.
– Вот слушай. Дед Николай - он по линии отца, а по матери - дед Иван. Прядунец Иван Матвеевич. У этого биография похожая, но её начало было с другого конца. Он примерным гражданином в молодости не был: сейчас бы его назвали рэкетиром. Тогда многие нелегально золотым песочком торговали, а он "контролировал", так сказать. Дали ему большой срок, а когда началась война, он стал проситься на фронт. Но статья у него была тяжелая, грабеж, таких из тюрьмы даже на передовую не брали.
Что делает дед Иван? Он подбивает родственников заплатить "хозяину", начальнику лагеря, чтобы тот переоформил статью. "Хозяин" согласился, статью переписали, из лагеря заключенного на свободу, разумеется не выпустили, но, удовлетворив его горячее желание, перевели в штрафбат и отправили в 42-м году под Сталинград.
– Опять штрафбат?
– Так в том и дело. Но даже не это главное, главное, что и его не ранило. Представляешь, под Сталинградом от батальона после боя оставалось иногда в живых всего два человека, и один из них всегда был дед Иван, причем, без ран.
Бабушка, когда пришло первое извещение, что он пропал без вести, пошла к местной бормотунье - гадалке, знахарке, целительнице - как хочешь, называй. Та бабушку успокоила: жив.
Потом пришло от него письмо, и вправду жив. После письма пришла похоронка, бабушка опять к бормотунье, верить ли бумаге? Та отвечает: не верь.
И вновь от деда Ивана приходит письмо: жив. А от командиров - извинение. И под конец - снова извещение, что пропал без вести. Верить или не верить на этот раз? Конечно, не верить, бабушка даже к бормотунье не пошла.
И что? И опять письмо - снова жив. Почему командование дважды ошибалось? После Сталинградской битвы была усилена фронтовая разведка, роль которой важна перед масштабными наступлениями войск. Таких "счастливчиков", как дед Иван забрасывали на километров сто-двести в тыл врага для выполнения конкретного задания. Задания всякие, иногда диверсионного характера, иногда, чтобы просто собрать нужную информацию и передать её. Обратно они, практически, никогда не возвращались, никто их вертолетами с заданий из условленных точек с горных вершин не снимал, сам понимаешь. Если и выберешься, то лишь благодаря самому себе.
Деда Ивана перевели из штрафбата во фронтовую разведку к Рокосовскому. Отправили за линию фронта, информацию от него прияли, подождали месяц другой и - сообщили, что пропал без вести.
– А он возвращается и пишет письма?
– Так точно.
– Молодец дед!
– Он войну в Праге закончил, можно сказать, воевал на Великой Отечественной до её последнего выстрела 8 мая. Но домой, в город Вяземский, вернулся в 1949-м.
– Где задержался?
– На Западной Украине.
– Бандера?
– Бандеровцы.
– Понятно.
– Знаешь, на каком мотоцикле он ездил по своему родному городку после войны?
– спросил меня Виктор Скрипченко, заканчивая рассказ про своих "стариков".
– Трофейный BMW?
– пытаюсь угадать, зная, кто поставлял мотоциклы для армии вермахта.
– На мотоцикле модели "Адольф Гитлер Триумф".
– Ё-моё, представляю, с каким триумфом он гонял по родным улицам...
– Так-то!
Виктор, несомненно, гордится своими двумя дедами-штрафниками. В общем, мне стало понятно, почему он в юности выбрал для поступления военное училище, и как стал "тральщиком" афганских дорог.
В отличие от "непотопляемых" стариков, он был ранен в первой же огневой стычке, когда рота попала в засаду. Но молодой лейтенант не только выбрался сам из под огня, получив пригоршню осколков в тело, но и вытащил раненого солдата своей роты - авторитет среди бойцов он заслужил за считанные часы своей первой войны.
Не так сложно понять, почему не оставил опасную службу там, в Афганистане, когда с перебинтованной и загипсованной ногой "от пятки до резинки трусов" болтался на "железном стуле", приваренном солдатами к броне противоминной машины разграждения.
Сложнее понять другое: здесь, на Донбассе, он зачем?
Уже на пенсии, есть свой бизнес - автомастерская, есть красивый домик - не в Греции, а среди деревьев в окрестностях Тюмени. Уже всё ясно в "мировом масштабе", поскольку историю цивилизации он изучил, и причина всех конфликтов более менее понятна: древнейшая привычка делить всё в мире на своё и на чужое, сохранившаяся в головах с эпохи спора между неандартальцем и "гомиком разумным". Своё не отдавать, а всё чужое, что перед глазами, назвать своим и это доказать, размахивая дрекольем и шишаком дубины.
Зачем возвращаться на войну, где даже пушки с той же "клумбы", что в Афганистане - "гиацинт", "тюльпан", "гвоздика"?
Деньги? Исключено. Он приехал на Донбасс в 2014 году, тогда здесь денег не платили никому, даже самым пресамым опытным специалистам.
Ностальгия по армейской жизни на войне, по отношениям между людьми, которые возникают только там, где рядом затаилась смерть?
И это объяснение лишь частичное, даже если оно правдиво. Как сказал здесь командир роты Джордж, "войну начинаешь понимать тогда, когда закрыл глаза своему товарищу". Кто войну понял, тот о войне мечтать не будет.