Люди войны
Шрифт:
Как привязать человека за ногу, чтобы он не смог свалиться в обрыв взаимных оскорблений? Я говорю всем своим знакомым: никогда не грубите гаишнику, никогда не оскорбляйте милиционера. На своем опыте знаю, что если следовать этому правилу, у тебя на дороге или на площади не будет главной проблемы - проблемы мести человека в форме. Государство может быть "правовым", но человек на службе остается человеком, а значит, он будет мстить, как все люди, но со служебным удостоверением в кармане, взяв себе в помощники всю мощь и силу государства.
Где тот узел на ноге, который не позволил бы человеку либеральных взглядов пинать словами тех, кто, по его мнению, лжепатриот и ватник? Хочешь высказать свое мнение, высказывай, ты либерал, ты знаешь свое право на свободу слова, но пинать зачем? Оскорбительное слово страшней ботинка и хуже кованного сапога - оно бьет не в яйца, оно топчет сердце.
Не тот, кто носит форму, человек войны, не тот, кто в танке или в карауле, а тот, кто развязал язык и смело побежал, семеня ногами, к запретному обрыву. Там будет то, о чем он не подумал, играя на поляне у реки: хруст его костей.
Оно бы, может, и не так страшно: ну, ошибся, ну, ушибся - в другой раз "малыш" будет умнее, а когда вырастет - мудрее. Но если без "веревки" несутся к краю главы государств в безумной радости освобожденья, и нет Михалыча без ушей и носа, что в красных шароварах зашел за дерево и потерялся, что будет с теми главами? Что будет с теми, кто побежал им вслед, увидев, что все узлы развязаны и все пути свободны?
Если обрыв - это свобода оскорблять и унижать, то будет свободное падение до точки соприкосновения с землей в окопе на линии разграничения между свободой слова и свободой смерти.
Каким словам учил нас Иисус, направив в дальний путь к другим народам? Мир вам.
Он знал причины войн. Он знал, что они - в слове. Наверное, Он смог бы всех нас "привязать" за ногу. Однако, Иисус решил иначе, чем Михалыч.
На всю жизнь ребенка к дереву не привязать: вырастет собака вместо человека.
Самим приходится плести и скручивать свою веревку. Каждый - для себя.
Скрипа, например, ничего ни разу мне не сказал о командирах украинских вооруженных сил. Поразительный "нейтралитет". О президенте Путине он отзывался ровно, избегая патетики или негатива. "Президент в самом начале, в двухтысячном, к армии, похоже, относился с подозрением, - излагал мне Виктор свое мнение, - военные его там, в Германии, кинули. Начался кипиш у Берлинской стены, кругом толпы, кто-то зовет рушить, кто-то ломать, и у нашего посольского представительства бушуют. Путин позвонил военным: помогите с охраной объекта. А те, типа: вы, гебисты, довели ситуацию до краха, вы и разбирайтесь. Он вышел к толпе один, понимаешь, один, все посольские попрятались, а он вышел. Поговорил с людьми, те успокоились и разошлись праздновать. Потом, где-то с 2005 года он с военными нашими уже нормально общался. На армию пошли деньги, армия воспряла - изменилось всё. Не стало этой растерянности у офицеров, появился смысл служить. Слово Родина стало, наконец, звучать нормально, без гадких улыбок, как в начале 90-х".
– Демократические перемены - это всё везде плохо?
– спрашиваю Скрипу.
– Для армии это было очень плохо, - отвечает.
– А, допустим, открытость и гласность в госзакупках, в конкурсах и контрактах для армии - это плохо?
– Это хорошо. Давай я тебе про широко открытые глаза демократической журналистики расскажу, - предлагает он с энтузиазмом в голосе..
– Давай.
– Приходит ко мне журналистка накануне 15 февраля, её послали ко дню нашего ухода из Афгана чего-то там написать. Смотрит на меня, глазища большие, демократические. Я только начал ей что-то говорить о ситуации тогдашней, она делается удивленной и спрашивает: вы разве не с американской армией вместе освобождали Афганистан от талибов?
– Перепутала две разные войны?
– Я ей объясняю: девушка, вы даты этих войн дома посмотрите, а через год встретимся снова. Вот такая у нас сейчас демократическая журналистика.
– Встретился ты с ней через год, как договаривались?
– Не, я через год, в 2015-м, уже здесь был.
– Может, пригласить наших, тюменских, с камерой сюда?
– Я никого на войну не повезу.
И Скрипа замолчал, наверное, на час. Даже не на час, на весь вечер. Сидит, сидит, в окно смотрит, о чем-то думает и ничего не говорит.
МАКЕДОНСКИЙ
До приезда на Донбасс Виктор Скрипченко много путешествовал по миру. Друзья у него есть повсюду, есть в Коста-Рике, есть в Индонезии, в Европе их - езжай куда хочешь. В бывшей Югославии, например, у его друзей саперов большие и просторные дома. Правительства новых стран, возникших на этой территории Балкан, щедро наградили тех, кто помогал очистить поля от мин гражданской войны.
Он тоже там работал по линии ООН вместе с французскими специалистами, но контракт на продолжение работы заключать не стал, поэтому своего дома в Словении у него нет, да он ему в этой стране и не нужен. Его с детства манила Греция, поэтому он "мотался" по ней неоднократно, взяв в аренду автомобиль, изучая окрестности, присматриваясь, где прикупить домик.
И обратил внимание, что в музеях греческих городов экспозиций, посвященных Александру Македонскому, или нет вообще, или они весьма скромные по количеству артефактов и экспонатов.
В конце концов, он обратился к заведующей одного из музеев, женщине, умудренной жизненным опытом и с "благородным выражением лица", как он ее мне описал. Так, мол, и так, обращается к ней через переводчика, которого нашел тут же, в музее, а где Александр Македонский?
Женщина удивилась вопросу, сама в ответ спрашивает: вы из какой страны? Из России. И вы знаете об Александре Македонском?
– продолжает задавать вопросы заведующая музеем. Конечно, знаю, у нас его все дети знают и школьники, и студенты. У вас детям рассказывают о Македонском?
– на благородном лице женщины появилась тень испуга. А почему о нем нельзя рассказывать детям?
– не понимал её Виктор. "Он же душитель греческой свободы, самовластный деспот и тиран, возомнивший себя богом", - такими словами дала сотрудница греческого музея характеристику кумиру его юности и многих лет учебы в училище военном.
Сатана какой-то, если верить уроженке Греции. Весь мир считает его великим, кроме греков, особенно тех греков, что живут неподалеку от Фив, города, который Александр разрушил до основания за мятеж, поднятый против него и власти царей Македонии. Шесть тысяч убил, 30 тысяч продал в рабство. Не пощадил защитников демократических свобод, какого бы сословия они не были. Ни их женщин, ни их детей. Лишь одного ученого по имени Демосфен не тронул и его дом оставил целым - тот был философом, то есть мудрецом, а к мудрецам Александр Македонский относился с уважением, в отличие от политиков и вождей мятежных, которых уничтожал без жалости.
К чести восставших, они и сами не просили пощады: оставшись в окружении на главной площади у храма, сражались до конца,
– Вот так-то, - закончил он рассказывать о посещениях греческих музеев, - история не так проста и однозначна, как нас учили и учат до сих пор. Когда начинаешь ездить по странам и континентам, беседовать с людьми, задавать вопросы, тогда понимаешь, что калейдоскопчик наших знаний об истории сложнее, чем нам кажется, и он не всегда складывается так, как мы привыкли. Хочешь, расскажу об одном старом еврее в Израиле?