Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги
Шрифт:
Такое нежелание Николая I залеживаться в постели и «перемогаться» до последнего на ногах, имело свое объяснение. Барон М. А. Корф упоминал, что в 1845 г. «государь говорил близким, что болезнь его непременно требовала бы лечь в постель. Но он не хттел ложиться единственно вследствие убеждения, что если ляжет раз, то, наверное, уже не встанет» [726] .
Женская обувь. Вторая половина XIX в.
726
Корф М.
Туфли Екатерины II из голубого атласа, обтянутые белой лайкой. Россия. 1790-е гг.
Особо отметим, что медики регулярно контролировали состояние здоровья императора. По воспоминаниям И. Соколова, ассистента лейб-медика Н. Ф. Арендта, они «обязаны были являться к Государю к 7–8 часам утра, когда приготовляли чай или кофе, и в это время обыкновенно завязывался не служебный, а простой разговор» [727] .
727
Соколов И. Воспоминания о Государе Николае Павловиче // Русский архив. 1886. Кн. 1. С. 211.
Отметим, что Николай I старался следить за своим здоровьем. Поскольку тогда тренажеров и прочего «фитнеса» не было в принципе, то император вместо тренажера использовал обычное армейское ружье. Достаточно тяжелое. Каждое утро по полчаса он выполнял ружейные приемы с тяжелым ружьем «здоровья ради». Забегая вперед, отметим, что первые профессиональные тренажеры в Зимнем дворце появились при Александре II в начале 1860-х гг.
Любопытно, что в Зимнем дворце, кроме лейб-медиков и других лекарей, были и представители «смежных» с медициной профессий. Например, в 1834 г. в Зимнем дворце появилась официальная должность «придворного мозольного оператора». Обувь тогда шилась только на заказ, по индивидуальной мерке. Однако технологии были таковы, что мозоли являлись неизменными спутниками даже придворных дам. Как правило, специализация мозольного оператора была побочным заработком парикмахеров. В 1834 г. удалением мозолей в Зимнем дворце занимался «гардеробский помощник» великого князя Михаила Павловича – некий Перансо. В мае 1834 г. секретарь императрицы Александры Федоровны официально уведомил министра Императорского двора П. М. Волконского, что «Государыня Императрица, в изъявление своего удовольствия за усердную службу мозольного оператора Перансо, соблаговолила принять от него прилагаемую просьбу с двумя документами и Высочайше повелеть мне соизволила… При уведомлении, что Ея Императорского Величества будет приятно, если предоставится возможность удовлетворить просьбу Перансо дозволением ему именоваться Придворным Оператором» [728] . Такие «просьбы», конечно, выполнялись. В результате Перансо не только получил «звание Придворного мозольного мастера», но и право «иметь вывеску с Российским гербом и надписью Придворный оператор» [729] .
728
РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 704. Л. 1. Относительно предоставления гардеробскому помощнику Перансо звания Придворного мозольного оператора. 1834 г.
729
РГИА. Ф. 472. Оп. 2. Д. 704. Л. 1. Относительно предоставления гардеробскому помощнику Перансо звания Придворного мозольного оператора. 1834 г.
Николай Павлович много сделал для того, чтобы различные подразделения Министерства Императорского двора обрели свое четкое место в его иерархии. Затронули эти изменения и медиков. 1 января 1843 г. Николай I подписал «Положение о Придворной медицинской части». По штату в этой структуре имелись пять лейб-медиков. На момент создания Придворной медицинской части в список вошли: Я. В. Виллие, Э. И. Рейнгольд, Н. Ф. Арендт, Е. И. Раух и М. А. Маркус. Все они получали штатное жалованье в размере 1430 руб. в год, однако столовые деньги им выплачивались «по особому Высочайшему назначению» [730] . Все они относились к IV разряду Табели о рангах «по мундиру». В Зимнем дворце появлялись по мере необходимости.
730
РГИА. Ф. 479. Оп. 1. Д. 110. Л. 2.
Постоянно несли дежурство в Зимнем дворце, как и в XVIII в., дежурные гоф-медики – четыре человека, имевшие VII разряд «по мундиру». Согласно § 14 «Положения», в их обязанности входило состоять посменно при Императорском дворе «для дежурства, на которое они поочередно вступают и сменяются ежедневно». Находясь на дежурстве, они «никуда не должны отлучаться из дежурной комнаты». Главной их задачей являлось оказание неотложной медицинской помощи всему персоналу Высочайшего двора. В случае необходимости они имели право пригласить узких специалистов – гоф-акушера, дантиста и костоправа.
Таким образом, в Зимнем дворце ограничивались наличием некоего «здравпункта», в котором постоянно дежурил гоф-медик. Но в случае необходимости присутствие медиков расширялось, как это было летом 1848 г., во время очередной вспышки холерной эпидемии в Санкт-Петербурге на нижнем этаже Зимнего дворца развернули холерную больницу [731] . В ноябре этого же 1848 г., по личному указанию Николая I, дворцовые медики начали отслеживать состояние питьевой воды в дворцовых резервуарах «посредством химического разложения».
731
РГИА. Ф. 472. Оп. 66. Д. 588. Л. 55.
В конце 1830-х гг. в Зимнем дворце поселился врач, ставший главным лечащим врачом императорской четы. Он пользовался исключительным доверием императора более 15 лет, фактически заменив всех остальных придворных врачей. Это был почетный лейб-медик консультант Мартын Мартынович Мандт. С его именем связана широко распространенная легенда о загадочных обстоятельствах кончины Николая I в Зимнем дворце. Поэтому об этом враче расскажем подробнее.
Мартын Мартынович Мандт родился в 1800 г. в Пруссии, в г. Вейенбурге, в семье хирурга. Учился медицине в различных университетах, в том числе и в Берлинском. В 1821 г. в качестве судового врача и зоолога он принял участие в полярной экспедиции к берегам Гренландии. По материалам экспедиции в 1822 г. Мандт защитил докторскую диссертацию. В 1830 г. его избрали ординарным профессором хирургии в Грейсвальденском университете.
Судьбоносный перелом в карьере Мандта произошел в 1835 г., когда он получил возможность сопровождать великую княгиню Елену Павловну в поездке на минеральные воды, а затем стал ее постоянным врачом. Вслед за Еленой Павловной он переехал в Россию.
Любопытно, что накануне отъезда в Россию М. М. Мандт виделся с профессором Н. И. Пироговым в Берлине. Инициатором встречи был Мандт, он желал проконсультироваться с русским врачом по интересующим его вопросам. Н. И. Пирогов описывал эту встречу следующим образом: «Мандт вынул записную книжку, и первый его вопрос ко мне был о чинах в России. Я мог ему перечислить классное значение некоторых чинов. Мандт записал.
– Мне предлагают чин Hofrath’a, – спросил он, – имеет ли он значение в России?
– Как вам сказать? – отвечал я. – Конечно, статский советник выше и почета больше.
– Ну, а касательно содержания?
– Жизнь в Петербурге мне совсем незнакома, и я ничего не могу вам сообщить положительного об этом деле.
Потом, рассказав мне несколько о своей хирургической деятельности в Грейфсвальде, Мандт раскланялся и ушел. Не прошло и года с тех пор, как я неожиданно для меня встречаю Мандта за обедом у аптекаря Штрауха.
Мандт познакомил меня со своею красивою женою, будучи уже объявлен лейб-медиком ее высочества великой княгини Елены Павловны, и за обедом, сидя возле меня, имел бесстыдство сказать во всеуслышание, что врачи в России гонятся за чинами; о своей записной книжечке он уже забыл, о нашем знакомстве в Dorotheen Strasse – ни слова.
– Представьте, – разглагольствовал он за обедом, – я сегодня приезжаю к доктору Арендту, спрашиваю у швейцара, дома ли доктор, а он мне в ответ: „Генерала нет дома“. Ха, ха, ха: генерала!