Людмила & Руслан. Побасёнки из костюмерной
Шрифт:
Гостьи подъехали к отцовской обители, извлекли на свет несметное количество сумок, картонок, пакетов, рулоны тканей – бязи, полотна, сатина, кряхтя, достали из глубины багажника швейную машинку «Зингер», сняли с крыши джипа тяжеленный тандем и прокричали:
– Папочка… Жарко… Едем купаться!!!
Писатель, увидев тяжеленный «Зингер» и запасы белых тканей, помрачнел окончательно.
– Надолго? – спросил он.
– До осени, – ответила Люка. – Мама будет шить халаты для балета «Карантин».
– «Карантин»
– Похоже на то… – рассмеялась дочь. – Папочка, ты, как принято говорить, не в духе…
– Да нет, наверное… – уклонился от ответа отец.
– «Да-нет-наверное» непереводимо ни на итальянский, ни на английский, ни на французский! – заметила Люка. – А по-польски?
…Мужская палата на тридцать коек в больнице близ трёх столичных вокзалов почти заполнена. Больные мужики в застиранных серых пижамах, с самыми разными диагнозами, снятые кто с поездов, кто с вокзальных скамеек, а кто и, как фермер Константин Иванов, из полицейских участков, коротают время кто чем: играют в шахматы или шашки, читают книги или газеты, изучают содержимое своих (у кого есть) гаджетов – где про политику, где похабщина, тайком курят под одеялом, спят, наконец.
– Я скоромное не ем, – говорит один.
– Отдашь мне, – отвечает сосед. – А чего не ешь-то?
– Отвык.
– Вот и правильно.
Дверь палаты открывается, и на пороге стоит медсестра – маленькая, пухлая и писклявая, с бумажками в руках. Почти девочка.
– Иванов!!! – пищит она. – На выписку!
– Я!!! – тотчас вскакивает с койки коротышка в очках с ярко-рыжей шевелюрой до плеч. – Я Иванов!..
– На выписку!.. За мной!
Вот они задерживаются возле сестринского поста на этаже, и счастливый Иванов получает какие-то бумажки…
Вот они входят в царство кастелянши, и рыжий кучерявый коротышка, снимая больничную пижаму, получает цивильную одежду – потрёпанные синие джинсы, видавшие виды свитер с оленями и серую куртку с накладными карманами.
А мужская палата даже не заметила потери пациента. Читают, спорят, курят под одеялом, играют и спят.
– Меня врачи снять успели, хоть поезд и стоял одну минуту.
– А багаж?
– А багаж не успели…
– Жаль.
– Да у меня его и не было.
– Это хорошо!
Дверь палаты с шумом открывается, и на пороге появляется ещё одна медсестра – высокая атлетического вида брюнетка.
– Иванов!!! – зычным голосом говорит она. – Иванов!!!
Нет ответа.
– Куда делся Иванов? – недоумевает сестра-великанша, царица больничных рекреаций.
– Ну я Иванов… – просыпается и выглядывает из-под одеяла злополучный фермер и садится на койке.
– Быстро к парикмахеру! – командует сестра. – Срочно стричься!..
…А в это время рыжий коротышка с развевающейся богатой шевелюрой до плеч стремительно убегает по Новой Басманной, путаясь в просторных поношенных джинсах и выпадая из свитера с оленями под курткой с чужого плеча.
А палата живёт своей жизнью.
– Я говорю доктору: ты, мол, грыжу-то дратвой зашей. По-нашему, по-сапожному. А он мне: я её лыком заплету, по-нашему, по-лапотному.
Вся палата смеётся.
Вернувшись от парикмахера, стриженный «под ноль» Константин Иванов тоже смеётся за компанию со всем честным народом. Неожиданно у него в рюкзаке, засунутом под койку, что-то затрещало. Он удивился, с трудом достал рюкзак. Это звонил мобильный телефон, купленный им по дешёвке в столице.
Странно…
– Алё… – робко спросил он, приложив гаджет к забинтованному уху.
– Кореш! Как спалось в магазине «Кухни»?.. Кроватка мягкая была?.. Ха-ха!.. Ты куда пропал?.. – это был весёлый голос корабельного фельдшера Степана. – Ты почему-то молчишь… Кузьмич тоже ни гугу…
– Какой Кузьмич?
– Забыл… Мой сосед – столяр… Как здоровье?
– Как масло коровье… – мрачно ответил Костя, вспомнив ужасную ночь со стрельбой. – Как ты меня нашёл?
– Так ты же мне звонил тогда… Вот и попался, – смеется медик. – Отпечатался… Номер блатной или за взятку – 5432112345… Жив-здоров? По медицине помочь не надо?
– Не надо… – скрипнул зубами Костя.
– Все дела сделал?
– Тип-топ…
– Уже дома?
– Уже… Спасибо, паря!..
– Ну, давай…
Потом он долго мучился – зачем грубил, с какого ляху вдруг окрысился на добряка Степана. «В гроб не надо было лезть», – решил он наконец…
…Интеллигентные петербургские дамы на датском тандеме «Роял» и писатель на отечественном велосипеде («ровере» по-польски) «Рига» подъехали к так называемому пляжу Чугунихи. Деревенские дети с отросшими и выгоревшими за солнечное лето вихрами на головёнках вперемежку с дачными отпрысками плескались на мелководье.
Людмила, спрятав под косынкой свою тяжёлую косу, сунулась было туда, где дети. И тотчас же выскочила обратно на берег. Ледяная родниковая вода Чугунихи обожгла её стройные ноги.
– «От можа до можа!» Но я так не можу… – стуча зубами, пошутила она.
– Не смешно… – отреагировал обидчивый поляк.
– В детстве я, наверное, так же могла бы, как они, – смеясь, сказала польская красавица матери и показала на ребятишек.
Распахнув на песке широкую цветастую простыню-фратэ, она извлекла из кожаного рюкзачка плоский чёрный предмет, расположила его у себя на голых коленях, выше которых на ляжках красовались тату в виде то ли долларов, то ли змей. Девица углубилась в созерцание чёрного планшета, изредка вращая его перед своими карими глазами.
Конец ознакомительного фрагмента.