Шрифт:
Эйв Дэвидсон
Людоед-великан в долине
Пер.
– О.Воейкова.
Когда, словно облачко не больше человеческой руки, впервые возникла угроза приезда д-ра Людвига Занцманна, двадцатисемилетний д-р Фред Б.Тербифил являлся самым молодым директором музея в стране, а теперь, в тридцать пять лет, все еще оставался одним из самых молодых. Более того, он с уверенностью, пусть необоснованной, рассчитывал на еще большую славу в будущем. Во главе списка благодетелей и покровителей значился м-р Уинфилд Скотт Х.Годбоди, почти покойник (во многих отношениях), а он наверняка завещает большую часть своего состояния учреждению, которое тогда станет Музеем Естественной Истории, директор: д-р Фред Б.Тербифил. Прекрасная зарплата, свободный от налогов изобильный расчетный счет, а у директора найдется вдоволь времени, чтобы завершить свой великий труд, в настоящее время озаглавленный "Человек перед рассветом", трудный
М-р Годбоди был скептиком старомодного типа. "Где отыскал себе жену Каин?" - вопрос, служивший излюбленным поводом для хихиканья, сопровождавшегося легким толчком костлявого локтя. "Еще не отыскали перьев с ангельских крыльев?" - вот еще один.
Он стал пионером в деле снабжения мельников хлопчатобумажными набивными тканями для мешков под муку. Когда название фирмы стиралось, бережливые фермеры пускали узорчатую ткань на детскую одежду и белье. Благодаря этому он стал богатым человеком и выросла его преданность Науке, той Науке, которая разрушила космогонию М.Е. [Методистско-Епископальной] Церкви Юга и изобрела несмываемые чернила.
На данный момент возникла небольшая заминка. Старый м-р Годбоди оказался потрясен недавним скандальным разоблачением в области антропологической иерархии. Из этого уважаемого общества, изображения представителей которого стали знакомы каждому школьнику, поскольку они давно уже заняли места главных и второстепенных пророков, присвоив себе как престиж, так и уважение, из этого прелестного маленького клуба - кара, обрушившаяся словно гром небесный, - исключили Пилтдаунского человека за передергивание карт. Если Пилтдаунский человек оказался фальшивкой, ворчливо спрашивал он, - почему остальные не могут быть ею? Питекантроп, синантроп, австралопитекус транвалензис - все обломки костей, гипс и желаемое, принятое за действительное? Напрасно уверял его Тербифил, что компетентные ученые уже многие годы относились к Г.Пилтдауну с подозрением: противный старый м-р Годбоди раздраженно отвечал: "А почему вы мне сразу об этом не сказали?" Утратив в юности одну веру, принц набивного текстиля совсем не хотел распроститься на старости лет с другой. Но д-р Тербифил верил, что сомнения патрона являются лишь преходящей фазой. Основным предметом для беспокойства, тщательно сдерживаемого, служил вопрос: позволит ли здоровье м-ру Годбоди продержаться несколько недель или месяцев, которые позволят ему оправиться от этого удара?
Короче говоря, д-ру Тербифилу предстояло вот-вот пожать плоды благонравия и честного труда, и когда он думал об этом (а такое случалось часто), то забавлялся, напевая - чуть фальшиво - песню своего детства под названием "Принося охапками". До его появления в Холдене музей (жемчужину архитектуры чистейшего позднего Честера А.Артура) возглавлял дряхлый, но достойный демократ, которого вынесло на эту должность приливной волной течения Свободной Чеканки. А сам по себе музей! Д-р Тербифил обнаружил, что в него со всего штата стекались никчемные коллекции барахла, которое никак не продать. Почтовые марки, какими на улице Нассау торгуют на вес, рассыпающиеся чучела опоссумов, подкрашенные фотографии пионеров со свирепым взглядом, раскрашенный вручную "фарфор", кучи наконечников для стрел неопределенного происхождения, пуговицы от формы конфедератов, молоточки судей, чучела рыб, геологические "образцы", собранные людьми, не имеющими ни малейшего представления о геологии, томагавки - о, этому хламу не было конца.
То есть хламу не было конца, пока д-р Фред Б.Тербифил не вступил в должность... Конечно, барахло продолжало поступать: прекратить этот процесс, действуя в пределах такта, не представлялось возможным. Многим людям по-прежнему казалось, раз дядя Татум помер, самое естественное, что можно сделать с "коллекцией" дяди Татума, - это отгрузить ее в музей Холдена. Д-р Тербифил разработал собственный метод обхождения с такими грузами. Он размещал их (ночью) в необходимом количестве шкафчиков для экспонатов, приклеивал бирки с четко обозначенными именами дарителей, а затем фотографировал плоды своих трудов. Семье, внесшей вклад, - любезное благодарственное письмо. Копию письма - в тамошнюю местную газету. И семье, и в газету - конверт из плотной коричневой бумаги с глянцевыми фотографиями. А затем затхлый хлам дяди Татума, вместе с томагавками и всем прочим, погружался в благословенное забвение подвалов. ("Мы пополняем каталог", - объяснял д-р Тербифил немногочисленным любознательным субъектам.)
(_Но д-ра Занцманна в подвал не упрячешь, верно?_)
Благодарственные письма составлялись из оборотов столь же неизменных, сколь буддистская литания. В них превозносилась деятельность почившего пионера, воздавалась заслуженная хвала наследникам, столь чутким к интересам общественности, и выражалась надежда на то, что и другие люди проявят такое же участие к важной работе Музея Холдена. Как правило, за этим следовал литургический ответный возглас, облеченный в форму чека, каковая сумма не облагалась подоходным налогом, на что с легким сердцем указывал д-р Тербифил. Om manu padme hum! [Слава драгоценности лотоса! (Тибетская Книга Мертвых)]
Ах, славный был денек, когда они открыли Зал Прикладной Науки! Губернатор, представитель верхней палаты сената США, ректора университетов, исполнители народной музыки и прочие общественные деятели в огромном множестве. Там был настоящий нефтяной насос, который качал настоящую нефть, и настоящий волокноотделитель, очищавший настоящий хлопок. Именно машины задавали тон среди экспонатов, но д-р Тербифил больше всего гордился огромными фотомонтажами, установленными так, чтобы создавалось впечатление трехмерного изображения. На одном из них м-р Оупи Слосон (Нефть и Природный Газ Слосона) указывал на нефтяное месторождение в типичной нефтеносной области, вид в разрезе (цвет натуральный). На другом м-р Перви Смит (Хлопок П.С. и Пищевые Продукты П.С.) глядел на своих призовых кастрированных бычков, уткнувшихся носом в хлопковый жмых, в то время как точные копии египетских тощих коров пристальным голодным взглядом смотрели на клочок травы. Были и другие. И сколько стало приходить чеков! И еще продолжало приходить!
(_Но доктор философии Людвиг Занцманн тоже скоро придет_.)
Месяцы ушли на подготовку того, что в конце концов оказалось просто престижной экспозицией, на выставку о жизни индейцев Буш Персе до прихода белого человека. Огромный полукруглый задник создавал иллюзию перспективы. Удобно в не слишком большом отдалении паслись бизоны, а дикие лошади мчались по гребню холма. Первобытные Буш Персе перемалывали зерно, играли в игры, скоблили шкуры, ткали ткани, наносили боевую раскраску, качали маленьких индейцев, а шаман племени оказывал им помощь, которая не подверглась национализации. В наличии имелись подлинные индейские хижины, поддельные костры и настоящий череп бизона.
Буш Персе ("Нефтяные индейцы") съехались на своих паккардах со всей округи, и чувство племенной гордости взлетело до таких высот, что вскоре после этого они предъявили федеральному правительству иск на тридцать миллионов долларов. (В конце концов им присудили четыре миллиона, большую часть которых правительство удержало на покрытие собственных расходов по предоставлению Буш Персе возможности оставаться жертвами мошенничества, обмана и голода во время жизни трех поколений, предшествовавшее обнаружению нефти.) Совет племени проголосовал за то, чтобы музей стал хранителем их обрядовых регалий, а д-р Тербифил получил несколько почетных степеней и стал членом научных сообществ. Противодействие его усилиям во благо культуры американских индейцев оказала лишь старейшая и единственная оставшаяся в живых чистокровная представительница Буш Персе. Ее звали Тетя Сэлли Вынесивсе, она являлась выдающейся деятельницей Вспомогательного Союза Баптисток и ответила решительным отказом на предложение сфотографироваться на фоне всех этих там языческих пережитков и голых теток. Она также добавила, что, случись ее старому дедушке хоть раз застать какую-нибудь Буш Персе за тканием одеял _Навахо_, вроде вот этой шлюхи на картинке, он бы ей горло перерезал.
Вся неприятность состояла в том, что Тетя Сэлли Вынесивсе _не приедет_, а д-р Занцманн _приедет_. И уже вот-вот.
Д-р Тербифил ждал этого визита много лет. Д-р Занцманн упоминал о нем при каждой встрече. Иногда его голос звучал игриво и оптимистически, иногда как мрачный предвестник беды, а иногда - отрывисто и решительно.
Оба они оказались в Холдене друг вслед за другом с промежутком в несколько месяцев. Д-р Тербифил - после двухгодичного пребывания в Бостонском Музее Естественной Философии, а профессор Занцманн - после жалкого существования в Нью-Йорке в качестве переводчика, куда он приехал, будучи изгнан из своей родной страны. В политическом отношении Занцманн был совершенно чист, без малейшей примеси как крайне правого характера, так и умеренно левого: на самом деле он был специалистом по Гете, а что может быть чище специалиста по Гете? Он занимал должность в университете местного вероисповедания: профессор германских и восточных языков, ловко минуя подозрительных славян. Д-р Тербифил, не лишенный великодушия, вполне спокойно наблюдал, как профессор Занцманн в полной мере наслаждается успехами в области лингвистики.