Людоед-великан в долине
Шрифт:
– Ребенка предупреждали: если он уйдет слишком далеко от дома, его утащит людоед. Он _ушел_ слишком далеко от дома, и людоед его _утащил_. Так. Тысяча пятьсот шестидесятый.
Д-р Тербифил осмелился слегка улыбнуться: "Уже пять лет, как умер ребенок". Теперь, зная, что лежит в коробке, он почувствовал себя лучше. В мозгу его возник четкий образ карточки, которая никогда, уж точно _никогда_, не будет отпечатана! "_Кости ребенка, сожранного людоедом-великаном в 1555 г. Дар проф. Людвига Занцманна, д-ра фил. наук_".
Специалист по Гете увлеченно продолжал: "В 1560 году обнаруживается ребенок Саймон, который пытается воровать домашнюю
Директор музея согласился с тем, что это очень грустно. (Так что же тогда в коробке?)
– Ребенок Саймон связан, он доставлен к своим родителям, которым приходится запирать его в комнате на ключ, чтобы он не убежал. Постепенно он снова учится говорить. И тогда прибывают его повидать бургомайстер, и нотариус, и священник, и барон, и, как я представляю, половина населения области, и они просят его поведать историю, говоря все время правду.
– Людоед (говорит он) унес его очень отдаленно и высоко, в свою пещеру, а там в его пещере находится его жена людоедиха и маленький людоед, который есть их дитя. Сначала Саймон боится, что они его поглотят, но нет. Его принесли, чтобы он стал товарищем ребенку людоедов, который болен. А дети адаптивны, очень адаптивны. Саймон играет с ребенком людоедов, а людоед приносит овец, оленину и другие еды. Сначала Саймону трудно есть сырое мясо, поэтому людоедиха разжевывает для него мясо, чтобы оно стало мягким...
– Прошу вас!
– д-р Тербифил в знак протеста поднял руку, но профессор Занцманн не видел и не слышал его. Он по-прежнему говорил, уставясь сияющим взглядом вдаль.
– Это приходит весна. Семья людоеда резвится в лесу, и Саймон с ними. Затем снова приходит осень и зима, и наконец ребенок людоедов умирает. Это грустно. Родители не могут поверить в это. Они стонут к нему. Они качают его в объятьях. Бесполезно. В конце концов они хоронят его под полом пещеры. _Теперь_ вы спросите, - сообщил он Тербифилу, сидевшему с остекленелым взглядом, - мажут ли они тело красной охрой, или символом жизни, крови и плоти, как говорят наши ученые? Нет. А почему нет? Потому что он уже намазан. Все они. Всегда. Им так нравится. Это не ранняя религия, это ранняя косметика, только.
Он вздохнул. Д-р Тербифил отозвался эхом.
– И так, быстро проходят годы, - профессор Занцманн пошлепал рукой по пустому воздуху, обозначая проходящие годы.
– Старый людоед убит медведицей, и тогда людоедиха не хочет есть. Она хнычет и прижимает Саймона к себе, и вскоре она холодеет, и она мертва. Он один. Остальное мы знаем. Саймон подрастает, женится, имеет детей, умирает. Но людоедов больше нет.
– Никогда больше.
– Естественно, я обворожен. Я спрашиваю крестьян, где имеется пещера под названием Пещера Людоедов? Они смотрят на меня искоса, но не отвечают. Я терпелив. Я приезжаю снова каждое лето. Тысяча девятьсот тридцать первый. Тысяча девятьсот тридцать второй. Тысяча девятьсот тридцать третий. Все меня знают. Я делаю маленькие подарки детям. В одиночку я брожу по холмам и ищу пещеры. Тысяча девятьсот тридцать четвертый. На горных пастбищах есть ребенок, ухаживающий за коровами. Мы друзья. Я говорю о пещере неподалеку оттуда. Она, говорю я, называется Пещера Людоедов. Ребенок смеется. Нет-нет, говорит он, потому что это другая пещера, она находится там-то и там-то.
– И я нахожу ее там, где он говорит. Но я осторожен. Я жду еще год. Затем я приезжаю и делаю свои частные раскопки. И... я... нахожу... это.
Он рывком открыл коробку и, сняв множество слоев ваты, достал нечто коричневатое и костлявое и положил это перед д-ром Тербифилом.
– Там был совершенно целый скелет, но я взял только череп и челюстную кость. Разумеется, вы его сразу же узнали. И вместе с ним я нашел, как и ожидал, медальон Карла и Фердинанда. Саймон позволил им похоронить его вместе с ребенком людоедов, потому что он его любил. Все это записано в светокопиях бумаг... В 1936 году нацисты...
Д-р Тербифил не сводил глаз с черепа. "Нет, нет, нет, нет", - прошептал он. Череп был не очень большой. "Нет, нет, нет", - шептал он, неотрывно глядя на покатый лоб и массивную челюсть без подбородка, на выпуклые края глазниц.
– Так теперь скажите мне, сэр директор музея: разве это не более замечательная находка, чем большие зубья в пекинской лавке лечебных трав?
– Взгляд его казался очень ясным и очень молодым.
Д-р Тербифил спешно размышлял. Не хватало как раз чего-нибудь в таком роде, чтобы воскресные ассигнования и м-р Годбоди пошли прахом, чтобы навеки погубить репутацию Холденского музея и его собственную. Долгие годы работы... семнадцать глав об одной только эпохе Среднего Палеолита в книге "Человек перед рассветом"... посмертный дар старого м-ра Годбоди...
Затем в мозгу его возникла полностью сформировавшаяся мысль. Там, где был _один_ скелет, должны быть и другие, не испорченные абсурдными принадлежностями шестнадцатого века, которым там в любом случае не место. Он встал, положил руку на плечо профессора Занцманна.
– Друг мой, - сказал он теплым золотым нежным голосом.
– Друг мой, пройдет некоторое время, прежде чем экспедиция Занцманна из Холденского музея сможет отправиться в путь. Пока вы будете заниматься необходимыми личными приготовлениями, чтобы привести нас на место вашего поистине поразительного открытия, пожалуйста, сделайте мне одолжение: ничего не говорите о нем представителям нашей - увы - далекой от науки и зачастую падкой на сенсации прессы.
Тысячи морщинок появились на румяном лице д-ра Занцманна, слезы радости и благодарности покатились по его щекам. Д-р Тербифил великодушно притворился, будто ничего не видит. "Представьте, какой это произведет переворот, - сказал он, как бы размышляя вслух.
– Наши бедные кузены дожили до нынешних времен, а вовсе не вымерли начисто пятьдесят тысяч лет назад. Поразительно! Придется заново переписывать все ваши временные таблицы..." Голос его постепенно затих. Его глаза остановились на профессоре Занцманне, который завязывал свой пакет, кивая головой и радостно шмыгая носом.
– Кстати, дорогой мой профессор, - продолжал он, - пока вы не ушли, я должен показать вам любопытные черепки, выкопанные менее, чем в миле отсюда. Вы будете в восторге. Влияние ацтеков! Сюда... осторожно, ступеньки. Боюсь, у нас в подвале в настоящий момент некоторый беспорядок, мы пополняли каталог... эта потрясающая коллекция прежде принадлежала одному из пионеров, покойному м-ру Татуму Томкинсу.
За небольшой горкой упаковочных ящиков д-р Тербифил неожиданно ударил профессора Занцманна в висок томагавком дяди Татума. Злой ученый с континента тихо упал, его розовые губы раскрылись, но не успели произнести придыхательный звук. Д-р Тербифил ухитрился похоронить его в самом дальнем углу подвала и нагромоздил над его могилой пирамиду не внесенных в каталог кошмаров, которую, если будет на то воля Божья и Годбоди, не придется ворошить еще несколько столетий.